— Это все для меня?
— Что?
Его рука спереди, указала на мою голову. Рука, я могла бы добавить, была такой же привлекательной, как и он сам, с длинными заостренными пальцами и сильными венами, действительно, это было несправедливо.
— Что? — повторила я, все еще не понимая, о чем он говорит.
— Ты намного красивее выглядишь без всего этого барахла.
Я проигнорировала, что он назвал меня красивой. Он же не собирался быть властным уродом, на одной встрече заявляя, что он мой хозяин, а затем очаровывая, назвав красивой.
— Или ты пытаешься соблазнить меня? — спросил он.
— Ты имеешь в виду прическу и макияж?
— Да.
Это меня по-настоящему смутило, настолько, что я не сдержалась с ответом.
— Это сделала твоя леди.
— Моя леди?
— Эдвина. Она пришла раньше и проделала все это со мной. Я думала, это было частью сделки.
— Эдвина, — пробормотал он, улыбка тронула уголки его губ, — слишком много добрых намерений, но недостаточно здравого смысла.
— Прости?
Его глаза сфокусировались на моих.
— Лия, Эдвина — твоя экономка. Она не горничная моей леди. Делай что хочешь со своими волосами и лицом. — Он сделал паузу, затем произнес: — Я бы сказал, делай то, что я хочу с твоими волосами и лицом, больше ничего.
Я сразу решила, что Эдвина будет делать мне прическу и макияж каждый раз, когда он будет приходить.
Должно быть, он прочитал мои мысли, потому что расхохотался. И хохотал он, снова заключив меня в объятия, притянув к груди и уткнувшись лицом мне в шею, так что его смех, вызывал нежелательное (но приятное) покалывание на моей коже.
— Я так рада, что ты так хорошо проводишь время, — проворчала я в стену.
— Я тоже. Спасибо. — Его благодарность была выражена на коже моей шеи сухим остроумием, которое только заставило его усмехнуться.
— Так и проведем всю ночь? — Продолжала я.
Его губы переместились с моей шеи на ухо, он пробормотал:
— Не терпится.
Впервые в жизни я не была нетерпеливой. Не совсем. Было два миллиарда и еще пять вещей, которыми я предпочла бы заниматься. Однако, поскольку это был мой единственный выбор, я была (вроде) готова покончить с этим.
Его лицо оторвалось от моей шеи, он отстранился и посмотрел на меня.
— Вижу, твоя учеба не убедила тебя, к чему ты должна стремиться…
— …меня исключили, — объявила я.
Его брови сошлись вместе, прежде чем он воскликнул:
— Что?
— Меня исключили, — повторила я.
— Тебя выгнали, — повторил он за мной.
Я кивнула.
— Из «Изучения вампиров», — продолжил он.
Я снова кивнула.
Его брови сошлись еще больше, зловеще сдвинувшись вместе.
— Почему я об этом не знаю?
Я проигнорировала зловещее движение его бровей.
— Моя тетя Кейт и тетя Миллисент поговорили с учителем. Они взяли с него клятву хранить эту тайну, — я махнула рукой между нашими лицами, — репутация Бьюкенен и все такое. Они не хотят, чтобы имя было запятнано.
— Что ты сделала? — спросил он.
— Что?
— Чтобы тебя исключили, что ты сделала?
Я решила ответить.
Почему нет? Что может пойти не так?
— Знаешь, я чатилась со своими друзьями, как бы прощаясь с ними, потому что мне пришлось переехать сюда, а это не близко. Для них. Понятное дело, я не могла им сказать, что внезапно стала наложницей вампира, потому что они не знают о вашем существовании, подумали бы, что я окончательно сбрендила. Поэтому мне пришлось им сказать, что мне пришлось бросить работу и ухаживать за больной тетей, о которой они никогда не слышали. Они были в бешенстве.
Люсьен выглядел сердитым, хотя я чувствовала (шокирующе), что не на меня.
— Учитель мог просто забрать у тебя телефон.
— Он и забрал, — сообщила я ему. — Тогда я начала обмениваться записками с другими.
Его глаза встретились с моими, затем они моргнули… очень медленно
— Почему? — спросил он.
— Что почему?
— Почему ты стала обмениваться записками на уроке?
— Мне было скучно. — Он ничего не ответил, поэтому я решила объяснить: — Нам как раз рассказывали историю вампиров, это скучно. И она продолжалась вечно. Другим наложницам не понравилось, что я обмениваюсь записками. Они вели себя так, будто история вампиров была всех смыслом их жизни, поэтому донесли на меня.
Он вздохнул и заявил:
— Лия, тебе сорок лет.
— Да, и что?
— Не слишком ли по-детски — передавать записки по классу в твоем возрасте?
Я уже слышала это раньше.
Оставаться подростком было еще одной моей плохой чертой, по крайней мере, так думали другие. Ну, например, моя тетя Кейт. И моя тетя Миллисент. И моя тетя Надя (иногда, большую часть времени тетя Надя думала, что я вообще идиотка). И, конечно, же так думала пай-девочка, воплощенное совершенство, кузина Мирна.