И мне правда нравилось.
— Хорошо, дорогой, — ответила я. — Я не буду готовить голландский соус. Скажу так, в основном потому не буду, потому что готовила его около семи тысяч раз. И каждый раз у меня не получалось, поэтому знаю, что мне не следует идти по этому пути.
— Это хорошо, — пробормотал он, в его глазах плясали смешинки.
— Но я не даю таких гарантий относительно беарнского соуса. Думаю, что могла бы надрать задницу какому-нибудь беарнцу.
Люсьен продолжал бормотать, смешинки в его глазах продолжали танцевать, когда он сказал:
— Да помогут мне Небеса.
— Просто для информации, — пробормотала я в ответ.
Он выдержал мой взгляд, в его глазах все еще виднелось веселье, затем я увидела, как смешинки испарились, и он тихо произнес:
— Нам нужно поговорить.
Я вздохнула. Затем ответила:
— Знаю, — и закончила: — Крессида.
Его голова слегка дернулась, и он спросил:
— А что Крессида?
— Дорогой, должна сказать, прошу, без обид, но я обеспокоена тем, что я тебе нравлюсь, учитывая двух других женщин в твоей жизни, с которыми я познакомилась. Я такая же, как они?
— Нет, даже близко нет, — твердо заявил он.
Интересно.
— Тогда почему ты выбрал их? — Спросила я.
— Думаю, ты не захочешь знать.
Я не хотела, а с другой стороны, хотела.
— Можешь называть меня сумасшедшей, но я хочу узнать.
— Тогда я изменю свой ответ, — ответил Люсьен. — Не думаю, что хочу тебе говорить, потому что, имея тебя, я уже больше не уверен, почему я их выбрал тогда.
О боже мой.
Это было мило.
— Люсьен, — прошептала я.
Люсьен сменил тему.
— Но я хотел поговорить с тобой о другом.
Я кивнула и сказала:
— О столе.
Брови Люсьена сошлись вместе.
— Прошу прощения?
Я помахала рукой в воздухе и объяснила:
— Все дело в столе. Я все видела. Когда ты усадил меня во главу стола, все обменялись странными взглядами. Почему?
— Традиция, — ответил Люсьен. — Ты смертная среди вампиров. Моя мать обычно сидела во главе стола.
Мне показалось это не совсем хорошо.
— Тогда зачем ты усадил меня на ее место?
— Потому что это твой дом и твое место, и то, что я усадил тебя во главе стола, таким образом я пытался до них донести, что они обязаны тебя уважать. К сожалению, даже это их не сдерживало, я имею в виду, Крессиду и моего отца.
В этом он был прав.
Но все же.
— Надеюсь, твоя мама не обиделась, — прошептала я.
— Она понимала, почему я это сделал, нет, не обиделась.
Что ж, это хорошо.
Люсьен продолжил:
— Но я хотел поговорить не об этом.
Я снова кивнула и заявила:
— О Совете.
— Лия… — начал он, но я перебила его.
— Ты все еще не рассказал мне, что произошло тогда, а я хотела бы узнать.
Его глаза снова скользнули по моему лицу, и он заметил:
— Ты переживаешь.
— Я сказала тебе тогда, что боялась и беспокоилась, но это было до следующего утра. А сейчас у меня два дня необъяснимо пребывает охрана по твоему требованию, и что-то еще, что ты мне не говоришь. И, должна тебе сказать, я вроде как поняла, что даже без охранника я не должна засыпать, если тебя нет рядом. А потом совершенно неожиданно к нам завалились наши семьи. Не говоря уже о большом количестве горячего секса. Но суть в том, что время прошло. Так что раньше я беспокоилась и переживала. Теперь только беспокоюсь.
Его глаза потеплели, и он опустил голову, чтобы прижаться своим лбом к моему.
Но так и не ответил мне.
Поэтому я подсказала:
— Так не мог бы ты либо сказать мне, что все в порядке, либо не все в порядке, чтобы я могла точно определить свое беспокойство, а не придумывать всякое дерьмо в голове? — Люсьен оторвал свой лоб от моего и поймал мой взгляд, но я продолжала. — Потому что ты должен знать, что я уже передумала множество худших вариантов. Чтобы я могла подготовиться к худшему, я начинаю строить планы и анализировать в голове. Потом я узнаю, что происходит или что должно произойти, как правило, это не самый худший вариант, который придумала, поэтому испытываю облегчение. И, серьезно, дорогой, дерьмо, которое я придумываю, действительно нехорошее, так что скажи мне хоть что-нибудь.
Когда я заткнулась, он тут же заявил:
— Я нарушил один закон. Существенный. Тем не менее который был создан давным-давно и тогда он был вполне разумным, хотя сейчас это стало спорным вопросом. Не подлежит обсуждению то, что все изменилось за столетия. Этот закон устарел и стесняет. Я объяснил свою точку зрения Совету, они рассматривают этот вопрос. И решат его в мою пользу, все будет хорошо.