Поэтому ему необходимо было сменить тактику и протестировать ее более сложным экзаменом.
— Подойдет, — он отпустил ее, — на данный момент.
И отправился в спальню, но она крикнула ему в спину:
— Чем бы ты хотел, чтобы я занялась, пока ты будешь переодеваться?
— Делай все, что хочешь, — ответил он, решив, что ее первой мыслью будет обыскать дом в поисках жидкости для розжига и спичек.
Поднявшись наверх, он сменил рубашку и уже шел обратно через ванную, чтобы присоединиться к Лии, когда его взгляд зацепился за что-то цветное. Он остановился.
Заглянув в мусорное ведро, он увидел темно-серые лоскутки изрезанного шелка и кружев, сиреневые цвета едва различались в лоскутках. Он наклонился и зачерпнул горсть мелко изрезанных лоскутков комплекта нижнего белья, которое Лия надевала вчера.
Выпрямился, губы сжались, в то же время он почувствовал похожее ощущение в животе.
Затем что-то глубокое пронзило его. Он не понял, что это за чувство, но оно ему чертовски не нравилось. Он никогда не испытывал такого чувства за свою очень долгую жизнь, и не хотел испытывать снова.
Вчера, одетая в это нижнее белье, она бежала к нему. Бросилась в его объятия, сказала, что ей нравится, когда он сдерживал улыбку. Радовалась подаркам, которые он ей подарил, особенно этому комплекту. Первый раз улыбнулась ему. И страстно наслаждалась его кормлением.
Сегодня это нижнее белье, которое было физическим напоминанием для них о великолепии прошлой ночи, лежало изрезанным в мусорном ведре.
Он и его неразумное решение во что бы то ни стало исполнить наказание даже после того, как она явно стала исправляться, Эдвина называла это «обустройством», было единственно ответственно за мрачные эмоции, появившиеся в этом гребаном мусорном ведре.
— Бл*дь, — выругался он, его взгляд был прикован к мелким лоскуткам, разум же был поглощен тем, что они означали.
Затем он очистил свои мысли и спустился вниз к Лии.
8
Пир
Я сидела в порше, пока Люсьен вез нас туда, куда мы, черт возьми, направлялись. Теперь я была его новой, послушной наложницей, поэтому не спрашивала, куда мы едем, а он не делился.
Мне стоило больших усилий не развернуться и не выцарапать ему глаза, не распахнуть дверь и не выскочить из машины.
Причина этого заключалась не только в том, что мое хранилище «Почему я ненавижу Люсьена» было переполнено под завязку.
Этим утром он вышел из ванной полностью одетый. К счастью, это произошло после того, как у меня было достаточно времени, чтобы вытереть слезы и притвориться спящей. Он, по крайней мере, должен был тоже притвориться — верит, что я сплю, после того, как вел себя как большой, толстый, вампирский придурок, но он нежно поцеловал меня в затылок, прежде чем уйти (ублюдок).
Затем я провела целый день, мысленно перенося все причины почему я ненавижу Люсьена в гораздо, гораздо, гораздо большее хранилище.
А еще потому, что через десять минут нашей поездки рука Люсьена легла мне на ногу. Он медленно сдвинул великолепный материал платья в сторону, обнажив мое бедро, а затем, когда ждал, ожидая зеленого сигнала светофора, гладил кожу на моем бедре нежно изнутри, неторопливо, соблазнительно и, что хуже всего, постоянно.
Это сводило меня с ума.
Это сводило меня с ума, потому что было так чертовски хорошо.
Хуже всего было то, что куда бы мы, черт возьми, ни направлялись, это оказалось очень, очень далеко от того дома, где я жила по желанию Люсьена.
Это означало, что моя пытка, как мне казалось, длилась вечность.
В течение этой вечности я решила, что никогда его не прощу. Никогда.
Я никогда не прощу его за то, что он заставлял мое тело снова и снова предавать меня, тем самым заставляя ненавидеть саму себя больше, чем я ненавидела его.
Мы углублялись в недрах города (и «недра» было подходящим словом), он свернул в переулок.
Обычно я не зависала в переулках, если бы выбрала один из них, этот был бы в самом конце списка.
Люсьен притормозил, внезапно из ниоткуда к машине подскочил мужчина.
Я не смогла сдержать удивленного вздоха.
Рука Люсьена сжалась на внутренней стороне моего бедра, он пробормотал:
— Все хорошо, зверушка.
Я заставила себя повернуться к нему и кивнуть, будто доверяла ему свою жизнь, хотя совсем не доверяла. И судя по этому его маневру, когда он привез меня в сырой переулок, его маневр стал для меня убедительным доказательством того, почему я не должна ему доверять.
Моя дверь распахнулась, и в нее просунулась чья-то рука.