Я готова идти на компромисс.
Если он не готов сделать шаг навстречу, тогда мы будем все время возвращаться к исходной точке.
Даже спокойная гладь озера не мешала мне думать о Люсьене.
Я поднялась и направилась обратно по тропинке. Добравшись до дома, приготовила маринад, положила в него куриные грудки и убрала в холодильник.
Затем я решила провести остаток дня, топя свои печали в еде и заглушая свой разум звуком телевизора.
Мое расфокусированное зрение прояснилось, царапины Катрины с груди Люсьена полностью исчезли, когда мои мысли обратились к прошлой ночи.
Почему я так среагировала на то, что он кормился от другой, почему так среагировала на запах ее духов, я не могла понять свою реакцию. Но отрицать было невозможно. Реакция была.
Из всего отвратительного, что мне пришлось испытать в течение последних двух недель, прикосновение Люсьена ко мне с запахом другой женщины, которую он пробовал на вкус, безусловно, было самым худшим.
Это было больно. Слишком больно.
Я знала, что это неправильно, у меня не было на него никаких прав.
Но это произошло.
И тогда я поняла. Почему в глубине глаз моей матери всегда был намек на печаль. И в ту минуту, когда он мне сказал, что я не понимаю обычаев его народа, я поняла, что не смогу жить такой жизнью.
Не как Лия Бьюкенен.
Я должна была стать Бьюкенен из Главной Семьи Наложниц Вампиров. А не нетерпеливой, не вспыльчивой, не упрямой, не взбалмошной, не такой, какой была на самом деле.
Я должна была стать хорошей, идеальной, послушной наложницей, как моя надоедливая кузина Мирна.
Похоже, что в течение многих лет мне предстояло стать паинькой, копией моей кузины Мирне.
И эта паинька совершенно, однозначно, ужасно воняла.
Но, сказала я себе, я могла бы жить в этом прекрасном доме, рядом с прекрасным озером, с красивой одеждой и, надо сказать, с Люсьеном, который дарил мне ошеломляющие, потрясающие, невероятные оргазмы, если прошлая ночь была чем-то особенным, и кормился все время от меня, что должна была признать, было на самом деле возвышенно.
И он будет делать все, что захочет, что он и делал.
А когда он отпустит меня, и я смогу наладить свою жизнь.
Но без разбитого сердца. Он не ставил перед собой цели — влюбить меня в себя (или еще хуже), а затем сломить.
Я даже до конца не могла ответить на вопрос — нравился ли он мне, но боль, что он прикасался ко мне, заставляя так чувствовать мое тело, с его большим, твердом теплым телом, окружающим меня, при этом заставляя меня чувствовать себя драгоценной и хрупкой и в безопасности, а потом я уловила запах и вкус другой женщины, все это было очень плохо.
Если бы он мне действительно нравился, то я действительно облажалась.
К счастью, он мне не нравился, так что, надеюсь, мое сердце в этом направлении будет в безопасности.
Именно при этой мысли его рука, лежавшая у меня на бедре, скользнула вверх по спине и запуталась в моих волосах.
— Ты не спишь, зверушка? — спросил он сексуальным, хриплым, сонным голосом.
Я старалась не вздрогнуть, но мне это не удалось. Я просила его не называть меня «зверушкой», чувствуя, как эта кличка разрывает мне сердце, и в этом тоже потерпела неудачу. Затем я попыталась не задаваться вопросом, называл ли он безымянную, безликую ту другую смертную прошлой ночью «зверушкой», в этом я тоже потерпела неудачу.
Я кивнула, щека скользнула по его коже. Рука сжалась в кулак в моих волосах, и он слегка потянул их. Я посмотрела ему в глаза, его глаза встретились с моими.
— Я голоден, — пробормотал он.
Он не говорил о яичнице с беконом на завтрак, я почувствовала, прилив тепла между ног, и мои соски сжались.
Его глаза стали ленивыми, и он прошептал:
— Иди сюда.
Я и так уже была здесь, насколько это вообще возможно, лежа щекой на его груди, но поняла, что он имел в виду. Я скользнула телом вверх, сильнее прижимаясь к нему, он обхватил меня рукой, подтягивая еще выше, притянув к себе, я была уже сверху.
Он направил мою голову, чтобы мои губы коснулись его губ и поцеловал меня.
Я закрыла глаза, и внезапно мне отчаянно захотелось заплакать.
Он очень хорошо целовался, и сейчас не было нашей откровенной борьбы за превосходство, голодной, сексуальной дуэли. Его поцелуй был мягким, сладким утренним поцелуем, был приятным и чудесным.
Именно тогда я увидела недостатки в своем новом плане.
Его губы оторвались от моих, прошлись по щеке, вниз к подбородку, затем к шее. Мои ноги сами по себе беспокойно задвигались, по телу разлилось приятное тепло.