— Лия, дорогая, в чем дело?
Моя голова откинулась назад, чтобы посмотреть на него, и по какой-то причине мне снова захотелось плакать.
Прежде чем я успела получше рассмотреть эту мысль, выпалила:
— Ты не можешь быть сам собой.
Он подошел ближе.
— Что?
Я подняла руку и обвела кругом.
— Здесь, на людях. Ты не можешь быть сам собой.
— Я не понимаю.
— Ты, — повторила я, указывая на него. — Ты можешь двигаться, как ракета, скорее всего сможешь поднять ту машину и перебросить ее через улицу. — Я указала на блестящую Ауди, припаркованную рядом с нами, Люсьен посмотрел на машину, затем перевел взгляд на меня. — Ты же можешь, не так ли?
— Бросить машину через улицу? — спросил он так, будто решил, что я сошла с ума.
— Да, — ответила я.
— Я никогда не пробовал, — ответил он, его брови сошлись вместе, и он подошел еще ближе. — В чем дело? — спросил он.
Я снова неопределенно махнула рукой.
— Все смотрят на тебя. Они смотрят и видят тебя, но понятия не имеют, кто ты такой.
Его челюсть сжалась, но я была слишком взвинчена, чтобы заметить это.
Поэтому сказала:
— Я была сукой, высказала тебе несколько непростительных вещей, за это прошу прощения. Этого больше не повторится.
Его брови нахмурились и поднялись. Я удивила его.
Затем его взгляд стал настороженным.
— К чему ты завела этот разговор?
Я не ответила. Вместо этого задала свой собственный вопрос:
— Если бы ты попытался, мог бы бросить ту машину через улицу?
— Лия…
— Пожалуйста, ответь мне, — тихо попросила я.
Он вздохнул, прежде чем сказать:
— Без сомнения.
Ух ты. Я догадалась.
Святое дерьмо.
Он даже произнес это так, будто ему не потребуется слишком много усилий.
Внезапно мне захотелось узнать, насколько он силен. Я хотела узнать, сколько ему лет. Я хотела узнать, как он мог перемещаться или ходить, как нормальный человек, не крошить своей силой часы на руке и не превращать мои кости в пыль, когда обнимал меня.
Именно в этот момент я всерьез посетовала, что меня выгнали из «Изучения вампиров».
— Не могла бы ты мне рассказать, в чем дело? — спросил он, выводя меня из состояния изумления.
Не могла. Но я же сама затеяла этот разговор, поэтому у меня не было другого выбора, кроме как покончить с этим.
— Мне кажется, — я заколебалась, не зная, с чего начать, но потом нашлась и продолжила, — неправильно, что ты не можешь быть собой. Вокруг не так много людей, с которыми ты можешь быть самим собой, я вероятно одна из них. Эта мысль только что пришла мне в голову, и я ранее наговорила столько гадостей о тебе и твоем народе. Ты заслужил извинения, поэтому я извинилась.
Я попыталась свое извинение за нечто более простое. Я была неправа и признавала это.
Но прозвучало оно не как простое извинение.
На самом деле, глядя ему в лицо на выражение, которое изменилось, и это выражение я как-то видела мельком раньше, когда он прижал меня к стене на Пиру и поцеловал с дикой одержимостью, он воспринял мои слова как нечто гораздо, гораздо большее.
Я отступила на шаг назад.
Рука Люсьена дернулась. Для него это было обычное движение, едва заметное, но я рванула вперед, врезавшись в его твердое тело. Он отпустил мою руку, выронил пакеты из другой руки, крепко сжав меня обеими руками. И поцеловал с дикой одержимостью, которая была крайне неуместна в воскресный день на улице, заполненной бутиками.
Но его поцелуй скрутил мои пальцы на ногах, послал огонь прямо между ног и заставил меня раствориться в этом поцелуе.
— Эй, снимите комнату, — произнес кто-то, мне показалось очень-очень далеко.
— Рэнди, замолчи! — еще одна реплика казалось очень-очень далекой, шикнула на первого. — У них, наверное, медовый месяц или типа того.
Рот Люсьена оторвался от меня, и я обнаружила, что стою на цыпочках. Одной рукой я обвила его за шею, другой сжимала его волосы, прижавшись от груди до колен к его телу.
Мой затуманенный разум пришел в себя, я попыталась отключить свои системы, свою реакцию на этот поцелуй, и как мне нравилось гораздо больше, чем сильно, когда он целовал меня.
Особенно когда он поцеловал меня вот так.
Рука покинула его волосы и потянулась к его плечу, но он прижал меня еще ближе, его глаза были прикрыты, хотя и изучали выражение моего лица.
Потом он сказал нечто, что меня напугало.
— Я хочу верить, что это ты, — его голос был низким, мягким, тихим, — но это не ты.