Не смотря на то, я тѣшился мыслію, что приѣхавши домой, на досугѣ успѣю все сдѣлать. Въ первые дни не было ни минуты свободной; посѣщенія за посѣщеніями! множество любопытныхъ не давало мнѣ покоя; всѣмъ хотѣлось разговаривать съ человѣкомъ, приѣхавшимъ изъ Китая. Могъ ли я быть нечувствителенъ къ такимъ домогательствамъ? Мнѣ казалось, что не прилично сидѣть запершись тогда, какъ имѣю случай наслаждаться удовольствіемъ самолюбія, и пользоваться обстоятельствами, которыя заставляютъ людей просвѣщенныхъ и знатныхъ искать знакомства со мною. Отецъ мой безпрестанно напоминалъ о сочиненіи, потому особливо, что многіе молодые люди, бывшіе при Посольствѣ, готовились издавать описанія своихъ приключеній въ путешествіи. Мы знали, что кому прежде удастся выдать такое сочиненіе, тотъ болѣе всѣхъ получитъ прибыли.
Недѣли чрезъ двѣ послѣ нашего приѣзда, объявлено чрезъ Газеты, «что Описаніе путешествія Посольства въ Китай отдано уже въ печать. Оно содержитъ въ себѣ любопытныя подробности о дѣяніяхъ, нравахъ и обыкновеніяхъ Китайцевъ, о городахъ, зданіяхъ, садахъ и проч.» Отецъ мой поблѣднѣлъ отъ гнѣва, прочитавши сіе извѣстіе. «Вотъ несчастныя слѣдствія привычки откладывать все до завтра! — сказалъ онъ: къ чему служатъ способности, таланты! для чего потеряны издержки на воспитаніе! Проклятая лѣнь, ты всему причиною!»
Сей упрекъ сильно тронулъ меня; я увѣрилъ батюшку, что съ завтрашняго дня прилѣжно займусь работою, и окончу ее въ короткое время. Въ самомъ дѣлѣ на другой день я принялся выкладывать изъ чемодана бумаги. Но, увы! съ чемъ можно сравнить мое огорченіе, когда я увидѣлъ, что всѣ связки были замочены морскою водою! Бумага, заплѣснѣвшая и слѣпившаяся, при самомъ легкомъ прикосновеніи раздиралась, и весьма немного осталось на ней словъ написанныхъ. Не льзя было составить ни одной мысли; насилу, съ великимъ трудомъ удалось мнѣ добраться до нѣкоторыхъ значеній, которыя могли пригодиться. Часто случалось, что помучившись очень долго, отгадывалъ самую малость. Напримѣръ, полдня потеряно на открытіе, что значатъ слова: гоя — алла — гоя; наконецъ вспомнилъ я, что въ Китаѣ работники повторяли слова сіи, когда тянули по рѣкѣ нашу лодку. Я увидѣлъ, что можно было бы обойтись безъ сего замѣчанія. Много встрѣчалось и такихъ словъ, которыхъ значенія никакъ не вспомнилъ, а отъ того и прочее ни къ чему не служило. Такимъ образомъ матеріалы, которые могли бы составить большую книгу въ листъ, чрезвычайно уменьшились. Однакожь я рѣшился дополнишь недостатокъ собственными замѣчаніями, политическими и моральными. Въ Лондонѣ, казалось мнѣ, трудно работать, отъ того что безпрестанно мѣшаютъ; я вознамѣрился на нѣкоторое время отправишься къ своему дядѣ Лову, весьма доброму человѣку, которой жилъ въ провинціи, и держалъ поле на арендѣ. Я имѣлъ многія причины надѣяться, что прибытіемъ своимъ обрадую все его семейство; однакожь примѣтилъ великую перемѣну. Родственники приняли меня очень холодно. Люція, дочь моего дяди, которую прежде назначали мнѣ въ замужство, была въ великомъ замѣшательствѣ и смущенія; а это меня крайне обезпокоило.
На другой день поутру маленькіе мои братья — которые въ то время спали, когда я приѣхалъ — окружили меня съ разными требованіями. «Вы привезли мнѣ маленькую тросточку? — а мнѣ маленькой барабанъ? — а мнѣ Китайскую куклу?» — Я застыдился, и не зналъ, что отвѣчать имъ. — «Не безпокойте его! — сказалъ Г. Ловъ: кто въ семь лѣтъ не могъ найти свободной минуты написать нѣсколько строчекъ къ своему дядѣ; тому вѣрно недосугъ было думать о препорученіяхъ братьевъ.»
Я извинялся у какъ могъ, и открылся чистосердечно, что всѣ покупки увязаны были въ коробочкѣ, которая по неосторожности упала съ корабля въ воду. Люція примѣтивъ мое огорченіе, сказала, что ни мало не жалѣетъ о своемъ опахалѣ, которое и безъ того могло бы излохматься. Она старалась помирить меня съ отцемъ своимъ и матерью — но не успѣла. Я даже замѣтилъ, что ея предстательство еще болѣе раздражало ихъ.
Будучи въ такихъ печальныхъ обстоятельствахъ, я принялся за писанье; но едва успѣлъ начать пять или шесть главъ, услышалъ, что вышло въ свѣтъ сочиненіе Графа Георгія Стаутона. Всѣ надежды мои рушились. Въ крайнемъ безпокойствѣ я оставилъ домъ дяди. Батюшка осыпалъ меня укоризнами, которыхъ я былъ достоинъ по всей справедливости; онъ почиталъ меня погибшимъ человѣкомъ. Я внутренно терзался; чувствовалъ, чего лишаюсь, теряя Люцію, и твердо рѣшился перемѣнить образъ своей жизни; но исполненіе сего предпріятія все откладывалъ до завтра.
Черезъ два года батюшка скончался. Не могу изобразить, сколь мучительно было для меня грызеніе совѣсти: я зналъ, чего стоили ему огорченія, мною причиняемыя; видѣлъ, что его здоровье отчасу слабѣло съ той самой минуты, когда онъ потерялъ надежду на будущую мою знаменитость.