Внезапно он увидел совсем близко бледное ухмыляющееся лицо того тщедушного охранника, который взлохматил волосы старику. Антониу вдруг почувствовал острую боль на шее и вскрикнул. Боль эта была не сильнее, чем та, которую он ощущал от ударов, но она была совсем не такая. Он не понял, что это, но время от времени среди ударов его словно пронзало это болезненное ощущение, которое он чувствовал то на шее, то на руке, то на лбу. Лишь много позже он узнал, что пытавшие его палачи гасили об него свои сигареты.
Рассветало, когда особенно сильный удар палкой заставил его снова потерять сознание. На него вылили ведро воды, но он так и не пришел в себя. Лишь тогда пытка прекратилась.
12
На следующий вечер, когда он все еще был в полубессознательном состоянии, двое агентов, держа под руки, волоком втащили его в кабинет следователя, где снова продолжился допрос. Антониу с трудом понял, что опять спрашивают, где он живет. После нескольких ударов он снова потерял сознание. К нему в камеру пришел какой-то тип в белом халате, вежливо говорил с ним, внимательно осмотрел и как бы между делом спросил, где он живет. Антониу ничего не ответил. Даже если бы он захотел что-нибудь сказать, то вряд ли смог бы это сделать, настолько заплыл у него рот, и малейшее движение губ причиняло боль. Следующие несколько дней ему лечили раны. Все это время Антониу находился в состоянии, близком к бреду, снова видел Марию и товарищей, вспоминал, как его арестовали вместе с Сезариу, чувствовал удовлетворение из-за того, что не заговорил, и все это вперемешку с самыми различными сценами: то он видел футбольный матч, то лес, то животных, то моменты из своей жизни, то ему представлялось будущее, и он с трудом мог отличить, что было во сне и что наяву. Больше всего болели ожоги и распухший рот. Наверное, решив, что это хоть чем-то поможет, он даже засунул в рот палец и нащупал наиболее болезненные места. Сначала он даже не понял, где это оказался его палец, окунувшийся в теплую кровоточащую массу. После произведенного таким образом долгого и мучительного обследования он понял, что с ним сделали. В бесформенной опухоли, заполняющей рот, он смог нащупать всего три зуба. Остальные были выбиты.
Дня через два или три снова пришел врач, осмотрел его, и Антониу отвели на допрос, где его снова избили. Когда он почти без сознания лежал поваленный на пол, кто-то из агентов вскочил ему ногами на грудь. Антониу пришел в себя лишь много спустя, уже в своей камере, и увидел возле себя человека в белом халате, который делал ему укол.
Потом его опять допрашивали, но больше не били, следователь теперь был другой. Антониу так и не сказал, где он живет, и отказался отвечать на все другие вопросы. Новый следователь разговаривал с ним вежливо, как будто бы ничего не произошло, а однажды сказал, приятно улыбаясь:
— Ты — сильный, а я таких люблю. Тем не менее трудно понять, почему некоторые предпочитают испортить себе жизнь, гнить заживо в тюрьме, скрывая то, что и так уже известно полиции. Честное слово, мне трудно это понять.
Лицо Антониу было обезображено опухшими ссадинами, черными и желтыми пятнами, на лбу у него было два пластыря, ныли выбитые зубы. Но его глаза, обрамленные тонкими морщинками, снова с вызовом улыбались.
«Трудно понять, — думал Антониу, — почему кто-то может заговорить, а не то, как можно молчать».
И действительно, ни разу во время пыток и допросов ему и в голову не приходило, что он может не выдержать. Он даже предположить такого не мог. Замечание, которое сделал следователь, казалось ему достойным насмешки: сказать, где я живу? Показать вам дом, где живет любимая женщина? Дом, куда приходили товарищи и где хранились документы? Куда на следующий день после его ареста должен был прийти Рамуш? Назвать вам имена моих товарищей, чтобы их тоже арестовали? Сказать что-либо этим безжалостным, жестоким врагам? Нет, никогда он не мог даже представить такой возможности, никогда, никогда, никогда не мог он даже думать об этом. Не раз он в свое время обсуждал этот вопрос с товарищами. И не раз слышал, что есть люди сильные и есть слабые, что есть пытки более невыносимые, чем те, которым могут подвергнуть тебя, что не все могут выдержать. «Нет, не сила пытки решает, — думал Антониу, — а сила Воли».
Исключенный из числа кадровых работников и отстраненный от партийных поручений, Афонсу решил и вовсе отойти от всякого участия в деятельности партии и вернуться в свой родной город. Он приехал несколько дней спустя после начала арестов. Объявив родственникам, что хочет жить спокойно и уединенно, Афонсу попросил устроить его на работу в мастерскую, к одному из своих дядей. Мать, столько раз во время его прежних тайных приездов уговаривавшая сына вернуться к нормальной жизни, встретила Афонсу с великой радостью, но отец был хмур и неразговорчив. Сначала он думал, что сына могут арестовать, и переживал из-за этого, а когда узнал, что опасность не угрожает, совсем перестал разговаривать с ним. Он молча смотрел на сына, тихонько говорил с матерью, которая все продолжала радоваться, и ходил по дому, неодобрительно покачивая головой. Так прошло два дня, и отец не выдержал: