Совершенно озадаченный, Афонсу пошел дальше. Не пройди и полусотни шагов, он вдруг бегом бросился обратно. Стараясь оставаться в тени, он пошел по краю площади, высматривая, и, очевидно, увидел, что искал, поскольку тотчас спрятался в подворотне.
С совершенно беззаботным видом Витор шел по ярко освещенной площади под руку с девушкой, работавшей на почте. Она громко чему-то смеялась, и Афонсу услышал голос Витора:
— Если хочешь, пойдем в кино, а на пианино сыграешь потом. Или же, если хочешь, пойдем в кино завтра.
У стоявшего в тени Афонсу громко билось сердце.
14
Несомненно, что в истории, рассказанной Витором, концы с концами не сходились. Говорил, что бежал, но побег очень трудно устроить в одиночку, а если даже и бежал, то безрассудно сразу же появляться в городе, назначать свидание с женщиной, всем известной своими связями с фашистами, и идти с ней в кино, где его сразу же опознали бы. Витор говорил, что у него нет денег, однако курил дорогие сигареты, да и эта женщина, если только встреча с ней не была разыгранным на публику спектаклем, стоила немало. И потом несоответствие между его вполне благополучным видом и тяжелым положением, в котором, как утверждал Витор, он оказался. Но больше всего казалось подозрительным, что он обвинил в предательстве Сезариу, Афонсу достаточно хорошо знал местную организацию и мог судить, что многие арестованные были знакомы не только с Сезариу, но и с Маркишем, и с самим Витором, а вполне возможно, что Витор знал их всех. И у него не было сведений, что арестованы были именно связанные с Сезариу.
На следующий день, как было условлено, Афонсу встретился с Витором. Тот повторил рассказанную накануне историю с побегом, однако не стал отвечать на вопросы о том, как это удалось. Сказал только, что бежал при переводе в другую тюрьму, и опять начал расспрашивать Афонсу о связях и просить денег. В свою очередь, Афонсу повторил, что его исключили из партии и что у него нет никаких связей, он раз и навсегда покончил с этим, но по старой дружбе даст немножко денег на первое время. Витор взял деньги, с иронией посматривая на друга. «Глупый, — прочел он в его взгляде. — Ничего-то ты не понимаешь о жизни».
— Будь осторожен, — сказал Афонсу, стараясь дать понять Витору, что доверяет ему. — Смотри, как бы тебя снова не арестовали.
— Ничего, меня не поймают, — засмеялся Витор неприятным смехом, обнажив неровные порченые зубы.
Афонсу прощался с ним, твердо уверенный, что Витор лжет. А если так, то разве это не провокация? Афонсу вспомнил о сомнениях, которые высказывал Важ, но все еще не мог поверить, что Витор — агент ПИДЕ и был им задолго до арестов. Да и как можно было в это поверить, если тот регулярно участвовал в заседаниях комитета, выполнял партийные поручения. Афонсу, давно знавший Витора по совместной работе, не мог заставить себя поверить, что виновник провала — Витор. И эти мысли заставили Афонсу по-новому взглянуть на собственные ошибки, которые теперь показались ему такими грубыми и непростительными, что наказание показалось чересчур мягким.
Лизете он рассказал о встрече с Витором. Сначала она слушала молча, но когда Афонсу рассказал об обвинениях в адрес Сезариу, то возмутилась:
— Тебе ничего не известно, так знай же, что я тоже член партии. Я знаю тех, с кем поддерживал связь Сезариу, и сама вижусь с ними. Ни с одним из них ничего не случилось. Сезариу честен, это не какой-то там Витор.
Лизета и не предполагала, что уже через несколько дней все подтвердится. Ее сестра раз в две недели ездила в Лиссабон с чистым бельем для Сезариу. Ей не позволяли говорить с ним, скрывали, где он находится. Она приходила прямо в управление ПИДЕ, отдавала там сверток с чистым бельем и получала сверток с грязным. На сей раз ей, как всегда, вручили грязное белье, но сверток с чистым принять отказались.
— Я должен сообщить вам печальную новость… — сказал ей полицейский.
У несчастной женщины не хватило сил одной идти туда, где теперь был ее Сезариу. На следующий день в сопровождении Лизеты и матери она пришла в морг. Сезариу было не узнать. Он лежал в ледяной тишине, его опухшее, почерневшее лицо было обезображено побоями.
— Они утверждают, что он повесился, — сказал сторож. — Но врачи говорят, что его убили.
А в грязном белье Лизета отыскала записку, не замеченную полицейскими. Она была написана на лоскутке белой ткани рыжевато-коричневыми чернилами, — позже кто-то сказал ей, что на писано кровью: «Меня пытали, и я плохо себя чувствую. Верьте мне. Помогите моей подруге».
Узнав о мученической смерти Сезариу, вспомнив его открытое жизнерадостное лицо, чистосердечие, добрые глаза и улыбку, Афонсу был так потрясен, что Лизете пришлось долго его успокаивать.