Лизета рассказывала все это со своим обычным смущенным видом, то и дело поглядывая на Марию, как бы спрашивая ее одобрения.
Они договорились, что через несколько дней Лизета организует Паулу встречу с Энрикишем, но они никак не могли решить, где устроить эту встречу.
— У него дома нельзя, — сказала Лизета. — Еще Сезариу, когда жив был, говорил, что это неподходящее место.
В этот момент вошла мать Белы.
— Простите, ребятки, но здесь где-то лежат ножницы.
Она стала разыскивать их на столе, потом среди тарелок, вытаскивала ящики — тотчас можно было догадаться, что ножницы были только предлогом. Потом, словно забыв о них, старуха повернулась к Паулу и Лизете и стала спрашивать, неужели гостям плохо у них в доме, неужели они не чувствуют себя здесь в безопасности, что она и Бела так были им рады. «Верно ведь, Бела?» — крикнула она дочери, которая была в другой комнате. Потом она вспомнила, что ножницы лежали в коробке, достала их и вышла. Было ясно, что она и Бела слышали весь разговор.
— Это они не от любопытства или от желания совать нос в чужие дела, — сказала Лизета. — Кто же виноват, что домик такой маленький, а мы говорим так громко. Мне кажется, что надо принять их предложение.
Под вечер пришел Афонсу. Он повидал отца Марии, которому было все так же, то есть ему становилось все хуже. Большую часть времени он проводил в постели, вставал редко. Пока Афонсу рассказывал, Мария, сжавшись, тихо плакала.
— Ты его видел? — спросила она.
— Да, видел, спросил, не хочет ли он передать что-нибудь тебе. Вот.
И он протянул Марии старую игрушку — стеклянного голубка. Взяв ее, Мария заплакала навзрыд. «Голубок ты мой», — говорил ей отец, когда она была еще совсем маленькая.
Когда Паулу и Мария собрались уходить, Афонсу сказал, что ему необходимо сообщить им что-то важное. Бела спросила, уйти ли им, но он попросил остаться.
— Я хочу, чтобы все слышали, что я скажу, и жалею только, что эти слова не услышат те, кто более всего побудил меня сказать их. — Губы у Афонсу задрожали, и он помолчал мгновение, чтобы собраться с духом. — Я хочу, чтобы вы, мои товарищи, знали, что я признаю свои ошибки, настолько серьезные, что, может быть, из-за них и произошли последние провалы. Но я также хочу сказать, что вы можете на меня положиться, что я сделаю все, абсолютно все, что будет в моих силах.
Афонсу прочел удивление на лице Белы и ее матери; мальчик смотрел на него с восхищенным одобрением; Мария думала о чем-то, а лицо Паулу выражало некоторое сомнение — уж слишком неожиданным и экзальтированным был этот порыв. Потом Афонсу встретился взглядом с Лизетой: поправляя белокурые волосы, она улыбалась.
7
Несмотря на жестокие удары, обрушившиеся на ее организации, партия не перестала существовать. Паулу хорошо помнил, что говорил ему Важ о плотнике Маркише, когда Мария уехала из города и ушла в подполье. А Маркиш сказал тогда, что с уходом Марии партийная организация на джутовой фабрике развалится и всякая агитационная работа там прекратится. Но уехала Мария — и появилась Лизета, и Паулу был уверен, что если бы и ей пришлось оттуда уйти, то все равно бы партийная работа на фабрике продолжалась, потому что на ее место стала бы Бела. И так повсюду. Поэтому Паулу теперь считал своим долгом привлечь в партию новые кадры, чтобы восполнить потери. «Люди есть, — думал Паулу, — нужно только найти их, помочь им и дать возможность проявить себя». После этих мыслей положение уже не казалось ему безнадежным. Вместо Сезариу и Маркиша у него теперь были Энрикиш и Лизета. Вместо Гашпара, Перейры и Жерониму появились Мануэл Рату и Висенти. Через Сагарру по-прежнему можно было вести работу среди крестьян. При помощи Афонсу и через сложившуюся сеть распространения партийной литературы он мог выйти на сектор, который прежде контролировался Антониу и Важем. Что касалось его собственного сектора, ему пришлось теперь уделять поменьше времени. Еще до арестов Сагарра был утвержден кадровым работником партийного аппарата, и Паулу собирался привлечь его к работе во всем секторе. Необходимо было как можно скорее устроить новую явочную квартиру и поручить кому-то размножение партийных изданий (пишущая машинка из дома Антониу находилась сейчас у Марии), чтобы таким образом хотя бы частично возместить нехватку прессы после того, как прервалась связь с руководством.
Так виделась Паулу возрожденная организация. Он размышлял об этом у себя дома, когда вместе со своей младшей сестрой пришла Рита. Паулу сразу понял, что она хочет попросить его о чем-то, потому что Рита первым делом протянула ему монету: