Даффи был беспокойным ещё до того, как начал играть за «Упрямцев». Беспокойство стало его натурой, дай бог вспомнить, с каких пор. Он беспокоился и об этом: почему же он-таки не может вспомнить? Когда во вратарской среде заходили профессиональные разговоры, другие вратари переживали из-за неудачной игры, из-за пропущенных голов и досадных просчётов, из-за полученных травм, из-за страха перед пенальти, из-за обидных прозвищ вроде «Дырки» или «Раззявы». Даффи переживал из-за всего этого и из-за многого другого; его, например, беспокоил вопрос, почему он вообще решил стать вратарём. Возможно, он был даже не просто беспокойный человек, а самый что ни на есть невротик.
Одна из причин, по которой ему нравилась вратарская профессия — и один из добавочных поводов к беспокойству, — заключалась в том, что он любил, чтобы всё было аккуратно. Ему нравилась чёткая отграниченность штрафной площадки, это была его вотчина, его домен, и он был ответственен за всё, что в нём происходит. Он чувствовал себя как молодой полицейский, которому доверили его первый участок. Ещё ему нравилось, что в его владениях всё имеет углы. Штрафная, вратарская, рамка ворот, и даже сетка вся в квадратиках. Он любил прямые углы: они его успокаивали. Не имело углов только место, с которого пробивают пенальти. Большущее, круглое неряшливое пятно, будто толстый отъевшийся голубь, пролетая над владениями Даффи, решил облегчиться: шлёп. Кто-то должен это убрать, думал Даффи. Это действует мне на нервы. Он не любил эту меловую отметину. Хотя бы потому, что от неё было рукой подать до гола.
Он поймал себя на том, что смотрит на ноги, покрытые гусиной кожей. Ноги зябли всё сильнее: по площадке разгуливал холодный мартовский ветер. Но заботила сейчас Даффи не гусиная кожа, а маленькие коричневые прыщики. Вот уж сколько месяцев прошло, а он всё никак не может успокоиться. Сейчас-то уж наверняка всё в порядке. Но ведь это был ещё один повод для беспокойства. Да ещё какого беспокойства. В барах и клубах скапливается много людей, пугающихся собственной тени, и Даффи не был исключением. Бывало, что он отправлял в химчистку пиджак только потому, что на улице его случайно придержал за локоть незнакомец. Забавно — да-да, сейчас это уже казалось ему забавным — было с Кэрол. Вышел с ней такой случай. Даффи ухмыльнулся.
Чёрт, опять этот рыжий. Можно подумать, что среди восьми заинтересовавшихся матчем наблюдателей есть агенты «Ювентуса», «Бенфики» или «Манчестер юнайтед». Ну закройте же его, закройте, закричал Даффи, хотя рыжий ещё даже не пересёк центральную линию. Белл сделал вялую и как всегда неудачную попытку подтянуться, Типчик оказался слишком далеко, все остальные отступили или полностью были поглощены теми, кого по плану должны были опекать, и внезапно рыжий остался совсем один и рванул прямиком к владениям Даффи. Он стремительно приближался. Где же защита? Где эти его раздолбаи-защитники? В голове у Даффи была только одна мысль: выйти, выбежать за пределы штрафной и завалить к чертям этого рыжего.
Может, на игре и впрямь присутствовал вербовщик из «Бенфики». Хрипло крича, Даффи выскочил из ворот и уже почти достиг кромки штрафной, когда вдруг заметил что-то странное. Рыжий уже не бежал к нему. Он вообще никуда не бежал. Он придержал мяч ногой и прежде чем Даффи успел покрыть оставшийся метр, это конопатый засранец поддел мяч носком и перекинул его через голкипера; и ещё до того, как мяч ударил в сетку, конопатый развернулся и со скромным торжеством поднял указательный палец. Один-ноль.
Господи, подумал Даффи. А ведь команда-то набрана с бору по сосенке. Откуда ж ты такой выискался? Что они, специально для матча зазвали к себе этого трюкача? Ну, это-то вряд ли: всякий знает — чтобы играть против «Упрямцев» не нужны трюкачи. Может, он из Второго дивизиона, оправляется после травмы, и вот решил поиграть в заштатной команде, чтобы восстановить форму. А может, он просто завсегдатай пивнушки, где набирали эту шайку, но так уж вышло, что равных на поле ему не сыскать. Его, конечно, нельзя было не выпустить, иначе такой сам найдёт себе место.
«Упрямцы» даже не стали искать виноватых. Один или два кивнули на рыжего, словно бы говоря: ну что тут сделаешь. Интересно, подумал Даффи, спас бы он этот мяч, если бы был повыше ростом, или, может, ему стоило прыгнуть. Вся беда в том, что на бегу прыгнуть не так-то просто, а если всё-таки прыгаешь, то тем самым как бы сигнализируешь этому ублюдку протолкнуть мяч под тобой — и вот тут-то уже становишься настоящим раззявой. Извечная мечта вратарей: быть одновременно разного роста. Высокий может хоть всю игру ловить навесы, но его непременно пробьёт пущенный низом мяч. Маленький может классно работать на земле, но вражеских форвардов будет соблазнять вроде как пустующая сетка. Коренастый распластается и накроет мяч, но в воротах ему может не хватить сноровки. Худощавый двигается быстро, но совладать с мощными парнями, ведущими борьбу за мяч, поданный с углового, он не в состоянии. Даффи был среднего роста — как раз хватило, чтобы сделаться полицейским, каким он был несколько лет назад — и коренастый. Ему казалось, что хуже этого быть ничего не может. Это беспокоило его.