— Даффи, — сказал Джимми, заведя его в свой кабинет, — познакомьтесь: Брэндон Доминго.
— День добрый. Слышал, вы — восходящая звезда.
— Рад познакомиться. Да нет, это заслуга всей команды. Если вокруг тебя парни что надо, забить ничего не стоит.
Брэндон смотрел в пол. Он был большой, мускулистый и, хотя и родился в Британии, имел очень мало шансов вступить в Красно-бело-голубое движение. Даффи подумал, что его преданность команде очень трогательна. Джимми Листер уже рассказал Даффи, что думает о своих игроках Мелвин Проссер: «Атлетик» — это дворовая псина, так считает председатель клуба.
— На самом деле, если кто и способен сейчас спасти положение, так это Брэндон, — вставил Джимми Листер.
— Спасибо, босс, — проговорил Брэндон, всё ещё не сводя глаз с ковра.
— Слышал, какие-то молокососы вас освистывают, — сказал Даффи.
— Да. Не очень-то красиво с их стороны, верно? — ответил Брэндон и тут впервые глянул на Даффи. Поднял голову, потом снова опустил: разница в росте была добрых двадцать сантиметров.
— А вы из-за этого переживаете?
— Да нет, — сказал Брэндон, — в первый раз, когда это случилось, в самый первый, я думал, почему просто не бросить мяч и не уйти с поля? А потом решил, зачем это я буду делать то, чего они и добиваются? Второй раз я подумал: ну вот, опять, и чуточку поторопился с передачей. В третий раз я решил, что больше не поддамся, показал им парочку трюков и с двадцати пяти метров попал в штангу, — Брэндон непринуждённо улыбнулся.
— Расскажи Даффи, что рассказывал мне.
— Да что там ещё рассказывать. Я сидел в пабе, там был этот чудак, ну и он попробовал меня зацепить.
— Зацепить?
— Ну да, совал мне пару сотен. Потом-то, когда понял, что я не интересуюсь, он деньги припрятал.
— Расскажите с самого начала. Всё, что можете припомнить.
— Ну, как я уже сказал, сижу я в пабе…
— В «Альбионе», — ввернул Джимми Листер.
— В «Альбионе», да, пью пиво, закусываю, тут подходит этот тип. Я, говорит, видел, как ты играешь, можно тебя угостить? Я привык выпивать по пинте — вы уж простите, босс, — ну я и говорю, что ж, я не прочь. Ну вот, стали мы говорить о команде, об игре, о том о сём, и тут он говорит, что у него есть для меня предложение. Если б он так прямо и не сказал: «предложение», я бы, может, даже и не понял, уж больно хитро он действовал.
— Что он говорил?
— Говорил, что я в команде — звезда, трали-вали и всё такое прочее, и про то, что будет, если «Атлетик» вылетит из дивизиона, а я говорю, мы не вылетим, мы ещё как останемся. Тут он говорит, мне, дескать, нравится твой настрой, да и другим людям он тоже понравится. Я его спрашиваю, это вы о чём, а он говорит, слушай, сынок, у тебя же вроде как контракт — насколько — на два, на три года? Я отвечаю: осталось ещё три. А он говорит, сам посуди: если «Атлетик» не вылетит, значит, и ты будешь в команде, верно? Верно, говорю. А если, говорит, случится такая ужасная вещь, что вы все вылетите в трубу, что тогда? Клубу будет нужна наличность и самый простой способ её получить — продать самого лучшего игрока. В смысле, меня. Что ж, говорит, есть заинтересованные люди. Очень милая команда, северяне, Второй дивизион. Середина таблицы, устойчивое положение. Парочку годиков поиграешь там и можно будет переходить в Первый дивизион. Так я, говорит, вижу твою карьеру. Что, говорит, ты выберешь: околачиваться три года в самом низу Третьего дивизиона или сделать им всем ручкой и полететь вверх, как ракета. Я ему говорю: я что-то не понял, и тут-то он это и сказал.
— Сказал что?
— Сказал, что джентльмен, которого он представляет, охотно готов сделать вложение в талантливого футболиста. В смысле, в меня.
— Хорошенькое дело, — сказал Даффи.
— Не такое уж хорошенькое, — сказал Брэндон.
— Я имею в виду, хитро обделанное.
— Не так уж хитро, раз я его прогнал.
— Теперь, Брэндон, расскажи, как выглядел этот тип.
— Ох, да ведь я и не знаю. Ну, такой, обыкновенный.
— Молодой, старый, маленький, рослый, одет хорошо или так себе?
— Вроде как невысокий, то есть вашего, примерно, роста; в возрасте уже, где-то под пятьдесят; худющий, но опрятный такой, в макинтоше. Ну, я ему говорю, иди ты, он и пошёл.
— Как он говорил?
— Нормально. Не заикался, ничего.
— Какого цвета глаза?
— Я на такие вещи внимания не обращаю.
— Волосы?
— Да.
— Что «да»?
— Да, у него были волосы. Он не был лысый. Послушайте, мне жаль, но я его плохо помню. Я ел пирожки. И потом, знаете… — он помедлил, озорно улыбаясь, словно не был уверен, говорить или нет, — вы, белые, все на одно лицо.