— Проклятый фронт?
— Прошу прощения, господин обер-лейтенант, верно, не из легких. Но ничего не поделаешь, надо терпеть, раз приказ есть.
— Ну, ладно, — сказал Арнольд, вдруг изменив тон, и улыбнулся.
Он достал из верхнего кармана кителя бумажник и вынул из него три банкнота.
— Ну, подойдите поближе. Нате вам, старички фронтовики, отправляйтесь в кантин[6] и выпейте по кружке холодного пива. И не болтать лишнего!
— За здоровье господина обер-лейтенанта, — сказал один из солдат, отдавая честь.
— Покорно благодарим.
— Вы двое идите, а ты, унтер, останься.
Двое солдат стремительно ринулись к спуску. Унтер-офицер стоял неподвижно.
— Из какой роты? — спросил Арнольд.
— Из третьей, господина лейтенанта Дортенберга.
— Фамилия?
— Габор Хусар, капрал.
— Ты меня знаешь?
— Так точно, господин обер-лейтенант.
— Давно на Добердо?
— Четыре месяца, господин обер-лейтенант.
— Значит, в последних двух ишонзовских боях участвовал?
— Так точно, господин обер-лейтенант.
Арнольд погрозил солдату пальцем.
— Я ничего не слышал, я никого не видел, но тебе, унтер-офицеру, должно быть стыдно.
— Господин обер-лейтенант…
— Брось, — махнул рукой Арнольд.
— Служба очень тяжелая, господин обер-лейтенант.
— Так, говоришь, за господ?
— Я разумел господ министров, господин обер-лейтенант.
Арнольд громко рассмеялся.
— Хитрец! Ведь ты не перед полевым судом, чего же изворачиваешься? Ладно, можешь идти.
Унтер помчался, как зверь, выпущенный из клетки, его подкованные бутсы подымали облака мелкой каменной пыли. Арнольд застегнул кобуру и позвал меня.
— Слышал? Вот ответ на вопрос «за что».
В эту секунду снизу до нас донесся веселый призыв трубача и запели сирены. Мы взглянули на шоссе: из-за поворота один за другим выплыли пять автомобилей. Золоченые воротники, высокие штабные фуражки, лампасы, дамы в серых дорожных костюмах с весело развевающимися вуалями.
— Дамы? Здесь?!
— И господа, — сказал Арнольд. — Настоящие господа, штабные, высшее начальство. Да, много есть господ, за которых приходится страдать нашему унтеру. Его королевское высочество, господа генералы… впрочем… не только они, полковники тоже господа, так же как и капитаны. А чем не господа лейтенанты? Все господа, и все одинаковые виновники войны.
— Прости, Арнольд, я отказываюсь отвечать за это дело, я его не вызывал и не хотел, нет, нет, — закричал я взволнованно. — Я не хотел, понимаешь?
Едкий смех Арнольда остановил мое многословие.
— О Тиби, не так-то легко отказаться, как ты думаешь. Никто с твоими декларациями считаться не будет. Это, брат, не пройдет.
— Кто, кто не будет считаться? — спросил я недоуменно.
— Ну, например, этот унтер-офицер и его приятели, они не посчитаются, да, да, будь уверен.
Автомобили давно уже исчезли, и сигнал трубача послышался где-то в стороне лагеря. Сирены хором запели.
Медленно спустившись с кручи, погруженные в свои мысли, возвращались мы в лагерь.
Монте-Клара
Пока мы были на скале, веселье в офицерском собрании развернулось вовсю. Обед уже давно кончился, но цыгане только сейчас взялись по-настоящему за смычки. Некоторые офицеры уже перепились, и денщики с почтительной снисходительностью провожали их домой, многие совсем осоловели, так что офицерский барак напоминал лазарет после газовой атаки.
Перед входом в лагерь Арнольд нарушил молчанье: — Я собирался рассказать тебе кое-что об особенностях нашего фронта, охарактеризовать части, офицеров, и способы ведения здесь войны. Ну, солдат ты уже видел, вернее — слышал. От наших окопов до итальянских доплюнуть можно. Гм… Люблю такие народные определения. Доплюнуть… Так и есть. Что касается болезней, ранений и самоувечья, солдаты говорили правду, не преувеличивая. А господ офицеров, своих коллег, ты сам скоро изучишь. Большинство из них еще не определившиеся в жизни молодые люди, которым война дала большие права, большие возможности и, самое главное, право безнаказанно убивать. Поэтому золотые офицерские звездочки так импонируют многим, и в этом кроется немало чисто «экзистенциальных» проблем.
Арнольд говорил тихим, усталым голосом, он был гораздо спокойнее, чем перед прогулкой.
— Вечером увидимся? — спросил я, расставаясь со своим другом.