Ждем санитаров. Решено, что они должны выйти за ранеными. Итальянцы пристреливаются, нащупывают местонахождение перебежчиков. Шпиц волнуется страшно. Он выхватывает из рук Хусара ракетницу и два раза стреляет вверх красной ракетой. Итальянцы прекращают стрельбу. Пришли санитары. Шумное совещание: что с собой брать — нарукавники с красным крестом или флажки. Над бруствером появляется санитарный флажок. Итальянцы молчат. Солдаты нетерпеливо торопят санитаров. Санитарный унтер-офицер с мертвенно-бледным лицом подымается на бруствер. Неприятель молчит. Среди санитаров споры — кому лезть. В этот момент молодцеватый ефрейтор быстро подымается по лестнице, ему передают вторую, и он перебрасывает ее на ту сторону. Я прилипаю к перископу.
Санитар несет носилки, а ефрейтор отстраняет проволоку. Они приближаются к раненому, уже спустились в яму. Второй итальянец подбегает к ним и молча что-то показывает. Развернули носилки. Раненый итальянец громко стонет. Его поднимают на носилки, рядом с ним кладут две итальянские винтовки. Двинулись. Второй итальянец идет впереди, наши прикрывают его. Они уже близко. Раненый все время повторяет одно и то же слово, которого я не могу разобрать. Носилки поднимают и передают через бруствер, их подхватывают десятки рук. По лестнице, задыхаясь, с выпученными глазами подымается итальянский солдат. Пиия-шп! — выстрел со стороны неприятеля. Итальянец вскрикивает и валится в окопы. Его подхватывают.
— Сакраменто! — стонет он. Из плеча через разорванную куртку льется густая кровь.
— Дум-дум, — говорит Гаал. — Если бы попало в голову, снесло бы начисто.
Теперь лезет санитарный унтер. Он красен, хватается за лестницу дрожащими руками и кубарем перекатывается через бруствер. Последним идет ефрейтор. Идет медленно, не торопясь, останавливается на самом бруствере, убирает лестницу с той стороны и снимает флажок.
Пиию-шшц!
— Скорей! Дум-дум стреляют!
Ефрейтор спрыгивает с бруствера. Пристрелка уже в полном разгаре. Вправо от нас ударяет мина, позади у резерва рвутся гранаты. Все исчезают. Итальянцы уже находятся в каверне ротного командира. Раненный в плечо дрожит всем телом и, не смолкая, повторяет одно и то же проклятие. Лежащий на носилках трясется, как желе: у него прострелены обе ноги. Мы даем им сигареты.
«Они спасены, они спасены», — твержу я мысленно.
Арнольд допрашивает пленных. Их сообщения верны, но малозначительны. Перед нами стоят сицилийские стрелки, — это мы и так знаем.
— Фамилии офицеров можете назвать?
Некоторое время пленные молчат, потом называют фамилию одного капитана и фельдфебеля. Сообщить имена остальных отказываются наотрез. Арнольд не настаивает, смотрит на итальянцев и улыбается.
— Капитан плохой человек?
— Правая рука дьявола.
— А фельдфебель его левая рука? — спрашиваю я.
— Си, си, — улыбается лежащий на носилках. Раненный в плечо потерял много крови, лицо у него землистое, от сигареты ему становится дурно. Даем коньяку, делается еще хуже.
— Как вы попали в междуокопное пространство?
После долгого молчания раненный в ноги тихо произносит:
— Прошу вас, сеньор, работайте по ночам тише в своем маленьком окопчике.
Раненный в плечо сердито прикрикивает на товарища.
— Можете не отвечать, мы не настаиваем, — тихо говорит Арнольд. — Но, видите ли, вы уже вне войны, а мы еще воюем.
— Вы очень хорошие господа, но мы еще все-таки солдаты, — отвечает раненный в ноги.
— Хотите еще коньяку? — спрашивает Арнольд.
Артиллерийский обстрел был горячий, но непродолжительный. С нашей стороны ни одного раненого. В районе второго взвода свалился бруствер, но это легко поправимо. Солдаты очень довольны. С удивительной заботливостью они провожают носилки до ходов сообщения.
Утро, реальное солнечное утро. Война продолжается.
Надо писать рапорт лейтенанту Кенезу, начальнику штаба батальона. Надо сообщить, что по линии нашего батальона за истекшую ночь…
Я пишу донесение.
Дyx войны
Свершилось! Да, да, свершилось то, чего никто не ожидал, о чем уже давно перестало мечтать командование полка и даже бригады, на что и командующий Ишонзовской армией перестал возлагать надежды. Эрцгерцог торжествует, Кадорна посрамлен. Мы, батальон десятого гонведского полка, сидим на самой вершине Монте-дей-Сэй-Бузи, а итальянцы сброшены в пропасть и грызут локти.
Теперь я могу смело сказать, без всяких внутренних терзаний, — мое отношение к войне опять ясно определилось. Но не хочу спешить с окончательными выводами. Сейчас не место рассуждениям. Мы должны быть только бойцами, достойными воинами перед лицом врага, в которых должно быть достаточно внутренней силы и твердой решимости, чтобы совершать чудеса героизма. И это чудо совершилось: мы взяли Монте-Клару.