— Так вот приведите Ремете и Кирая. Эх, жаль, что я отправил Хусара.
— Пусть отдохнет парень, господин лейтенант, уж очень расстроился бедняга.
— Я хочу за эти полчаса немного отдохнуть и все обдумать, прежде чем что-нибудь предпринять.
— А я хотел просить, чтобы господин лейтенант первым долгом послушал подземные стуки.
— Сейчас?
— Нет, сейчас едва ли можно что-нибудь услышать, но мои наблюдатели все время начеку, они всегда могут забежать за господином лейтенантом.
— Ладно, ладно, но через полчаса я хотел бы видеть этого Пала Ремете.
— Слушаю, господин лейтенант.
Гаал поднялся и открыл дверь. В каверну ворвался гул беспорядочной перестрелки. Время от времени глухо урчали «кошки».
— Где стреляют? — спросил я.
— Вечерами по флангам, в районе четвертого батальонам и по егерям. Неприятель их часто беспокоит, очевидно, для того, чтобы отвлечь наше внимание. Это им иногда удается, но заглушить подземный шум они все же не могут. В каверне второго взвода хорошо слышно даже при сильной стрельбе.
— И в других местах тоже наблюдают?
— Да, господин лейтенант. Теперь уже людей не успокоишь, все начеку. Конечно, много и паники. Вот час тому назад прибежали ко мне из третьего взвода. «Идите, господин взводный, у нас тоже бурят». Прихожу. Все бледные, нервничают, прислушиваются. Зашикали на меня: «Как раз сейчас бурят». Останавливаюсь, слушаю: действительно какой-то шорох. Но чувствую, что это не то; шорох не в камне, а в дереве. Прошел в угол, где стоят порожние ящики из-под амуниции, и, представьте, спугнул большую матерую крысу. Ну, конечно, обругал всех, а они регочут, сразу успокоились, что крыса, а не итальянцы. Смешно, взрослые люди, а как дети.
Гаал ушел. Я подошел к двери, взялся за ручку, но тут же отпустил.
— Нет, сейчас я не могу идти к Арнольду. Только не сейчас.
Я чувствовал, что от одной резкой фразы Арнольда во мне может все рухнуть и похоронить под своими обломками мои лучшие чувства к этому человеку.
Нет, сначала надо прийти в себя. В полной депрессии опустился на стул, горло сдавила нервная спазма. Вскочил, подошел к висящему на стене термосу, отвернул головку и жадно глотнул. Глинтвейн еще горячий, каким налил его Хомок. В груди разлилась теплота, которая дошла до сердца, в голову ударило приятное отупение.
— Ладно, будь что будет. Пусть взорвут, — сказал я и еще сильнее потянул из термоса. — Только этого не хватало теперь, когда Клара в наших руках, когда эрцгерцог собирается прибыть сюда. Нет, черт возьми, не взорвете нас, нет! Такую контрмину устроим вам, что сами полетите к черту на рога! Да, пора нас уже сменить отсюда, только не назад мы должны идти, а вперед, вперед. Черт бы побрал эти великолепные штабы с их комфортом, с музыкой, кино и шампанским. Генералы живут припеваючи. Война — их жатва; в мирное время они сеют ее семена, а на войне пожинают плоды.
«Их, брат, больше интересует курс акций международной биржи», — сказал мне однажды Арнольд. И я тогда не понял, а сейчас чувствую, насколько он прав. Я сегодня видел эту биржу, видел, как живут настоящие господа войны.
Черт возьми, как жарко после этого вина! Придется расстегнуть воротник. Надо собраться с мыслями. Через полчаса придет Гаал с Палом Ремете и Кираем, придет Торма, который будет почтительно молчать и удивляться моему уму так же, как я удивляюсь уму Арнольда. Но если Арнольд так умен, то почему он тут, в этом нелепом хаосе, где в то время, когда ты спишь, под тебя могут подложить две тонны экразита — и ты полетишь прямо к святому Петру в объятия?
Вошел Хомок.
— Осмелюсь доложить, почта господину обер-лейтенанту передана.
— Что делает господин обер-лейтенант?
— Лично господина обер-лейтенанта я не видел, а передал почту господину Чуторе.
Дядя Андраш всегда величает Чутору господином, хотя они в одном чине. Но Чутора — образованный человек, мастеровой, и господин обер-лейтенант его очень ценит.
Голова у меня тяжелая. Глинтвейн сделал свое дело: мысли быстро мелькают, одолевают сонная зевота, и я чувствую, что по-настоящему устал.
— Я ненадолго прилягу, дядя Андраш. Тут придет Гаал с людьми, так пусть они посидят у вас, а вы в это время пойдите за господином Тормой и, когда вернетесь с ним, разбудите меня.
— Слушаю.
— Скажите, дядя Андраш, ничего тут не случилось, пока я был внизу?
— Так, наверное, господин взводный уже рассказал вам, господин лейтенант.
— А именно?
— Да насчет подкопа. Ведь вот как придумали итальянцы: раз не могут на нас налезть, так хотят под нас подлезть.