— Эрцгерцог прибудет сюда, в расположение первой роты. Поэтому надо привести в порядок ходы сообщения. Местами фланговые защиты очень слабы, и его королевское высочество может подвергнуться большой опасности. Кроме того, есть еще крутые места…
Долго даю подробные инструкции, делая вид, что всецело поглощен заботами об эрцгерцоге. Заставляю Гаала вынуть блокнот и все точно записать.
— Два дня, целых два дня остается в вашем распоряжении, Гаал. За это время вы должны сделать все, чтобы эрцгерцог был доволен и штаб батальона не нашел никаких изъянов. Господин майор Мадараши лично проконтролирует нашу работу.
Гаал все записывает, украдкой взглядывая на меня. Он, очевидно, ждет, что я прерву распоряжения и скажу: «Ну, бросьте, Гаал, все это шутка».
Но нет, не шутка, Гаал, далеко не шутка. Это служба, военная служба. Мы служим императору, служим эрцгерцогу и господину майору Мадараши.
— А как же с подкопом, господин лейтенант? — спрашивает Гаал упавшим голосом.
— Я уже говорил господину Торме. Он передаст вам мою точку зрения. Конечно, я не запрещаю наблюдений, об этом не может быть и речи, — обращаюсь я к Торме, — но, повторяю, не очень верю во все это и считаю несвоевременным занимать людей и волновать их. Поэтому прошу отстранить стрелков от этого дела. Наблюдения надо продолжать, но без моего ведома ничего не предпринимать. Поняли? — спрашиваю я, отступив на шаг назад.
Оба отдают честь. У Гаала такой вид, как будто его оглушили. Торма начинает пробуждаться, соображать, и в его мозгу, видимо, что-то определяется. Они уходят. В дверях Гаал останавливается, смотрит на меня, потом резко отворачивается.
— Гаал, — говорю я тихо.
— Слушаю, господин лейтенант.
— Гаал, если вы не согласны с тем, что я сейчас приказал, можете подать мне рапорт, в котором выскажете свою точку зрения относительно этого предполагаемого подкопа. — Потом поворачиваюсь к Торме: — Ты тоже, если хочешь, можешь подать по этому поводу рапорт, который я немедленно отправлю в батальон.
— Я? Едва ли, — неуверенно говорит Торма.
По лицу Гаала проходит горькая улыбка.
— Очевидно, у господина прапорщика нет своей точки зрения, — роняет он.
Это, безусловно, дерзость. Торма опешил и в первый момент даже не понимает случившегося.
Чтобы не слышать дальнейших пререканий, я закрываю за ними дверь. Слышу, как, подымаясь в окопы, Гаал примирительно говорит:
— Видите ли, господин прапорщик, я тоже не совсем понимаю, что произошло с господином лейтенантом.
Через час проверяю, пошел ли отряд по назначению. Ушли. Встречающиеся по пути гонведы приветствуют меня весьма сдержанно, а некоторые долго смотрят мне вслед. Они уже все знают. Лейтенант запретил принимать контрмеры. Что могут думать эти люди?
Спускаюсь в каверну второго взвода. У входа никого нет, и я, никем не замеченный, прячусь в тени. В конце каверны, где находится наблюдательный пункт, горит свеча. Вокруг нее сидит группа солдат. Тихо беседуют. Я останавливаюсь у пирамиды, где меня скрывают навешанные шинели.
— А как по-вашему, для чего нужна война господам?
— Слишком много было народа и недовольство большое, так вот и надо было пустить крови, чтобы народ стал потише.
— Ну, не совсем так, землячок, хотя вы недалеки от правды.
— Одним батальоном больше или меньше, никакого значения для господ не имеет.
— Как можно так говорить? Ведь офицеры здесь вместе с нами. Если нас взорвут, и они взлетят на воздух.
Кто-то отчаянно крикнул:
— Смирно!
Я понял, что меня заметили. Делаю вид, как будто только что вошел в каверну, и подхожу к группе. Наблюдателем сидит Хусар; увидев меня, вскакивает:
— Осмелюсь доложить, господин лейтенант: час тому назад прибыл из хозяйственной части. Перископы, как приказал господин лейтенант, принес.
— Спасибо, Хусар. Мы поставим эти перископы на самой вершине. Нам придется провести туда несколько ходов сообщения, чтобы его королевское высочество мог взглянуть на итальянцев.
— Так точно, — говорит Хусар и не сводит с меня глаз. — А что изволите сказать о подкопе? Ведь бурят, сволочи.
— Вы так думаете? — спрашиваю я иронически. — А как вам кажется, Хусар, сколько времени нужно для того, чтобы пробурить такую гору?
Хусар молчит, видимо, не находя ответа.
— Ну вот, видите. Не надо быть инженером, чтобы установить, что для такого подкопа необходим месяц или полтора. Для того чтобы подложить трехтонный фугас, требуется много работы. Взорвать такую горищу, если бы она даже была из чистой земли, не так легко. Тут одной или двух тонн экразита так же недостаточно, как одного или двух килограммов. Ведь нужна бешеная сила взрыва. Поэтому, — обращаюсь я к стоящим вокруг солдатам, — нет никаких причин для волнений. Наблюдения будем продолжать и, когда придет час, устроим им такую контрмину, что только дым пойдет.