— Да, ты тоже получил «Signum laudis».[25] Но ты же и заслужил, — говорит Торма с уважением.
Идем к Сексардди. У него собрались почти все офицеры батальона. Арнольд тоже здесь. Мне кажется, что я не видел его целую вечность. Рука его холодна и бессильна, лицо серое, в глаза мне не смотрит.
Приказ дивизии ярко рисует, во что превращается победа фронта в руках штабных. Первые награждения идут пышным венком по штабным чинам. Господин полковник Коша, капитан Беренд, капитан Лантош и еще три-четыре совершенно незнакомых нам имени. Майоры, капитаны, адъютанты, обер-лейтенанты…
— Но почему Лантош? — спрашиваю я громко.
— Да, командование не забыло себя, — замечает Бачо.
— «Господин майор Мадараши…»
— Ну, это правильно, — соглашаются многие из офицеров.
— Вы не возражаете? — спрашивает Сексарди, отрываясь от чтения приказа и глядя на нас поверх очков.
— Ну, дальше, дальше.
— Господин лейтенант Кенез…
— А этот почему?
— Бросьте, господа. «Главный врач батальона обер-лейтенант доктор Аахим…»
Шпрингер тонко заржал, все улыбаются. Лейтенант с золотыми зубами тяжело дышит.
— Но почему же нет, господа? В конце концов что нам, жалко?
Я выхожу покурить перед каверной, за мной следует Бачо. Подходит и Арнольд. Вместе обычной сигары я вижу в его зубах знакомую матросскую трубку. Ага, это, наверное, из последней посылки Эллы.
Бачо нервничает, глаза его блестят.
— Свинство! — говорит он откровенно и злобно сплевывает.
— Оставьте. Командование знает, что оно делает, — замечает Арнольд голосом, не терпящим возражений.
— Слушай, Матраи, верно, что тебя здорово пробрали в штабе батальона из-за этого подкопа? Ну ладно, ладно, ты мне только скажи свое мнение: действительно подкапываются?
— Я в этом убежден. Но так как штаб батальона приказал не принимать никаких контрмер… — Я оборачиваюсь к Шику: — Что скажешь об этом, Арнольд?
— Если командование считает недостаточно серьезным доводы господина лейтенанта, то что же я могу сказать? — отвечает Арнольд и скрывается в каверне.
В каверне господа офицеры поздравляют друг друга. Меня зовут, устраивают шумную овацию, жмут руку. Я тщательно избегаю встречи с Арнольдом в этой сутолоке. Бачо получил пятую награду. Ему дают роту, ту роту, которой временно командует Дортенберг. Теперь он превращается в помощника Бачо. Дортенберг поздравляет своего нового командира. Бачо искренне оправдывается перед лейтенантом, говоря, что он не виноват в случившемся, что он этого не хотел и, если бы знал, протестовал бы в штабе бригады, тем более что разговаривал с самим генералом Кёвешом.
Телефонист доложил, что звонит господин майор Мадараши. Первым он зовет к телефону Бачо. Я потихоньку пробираюсь к выходу и иду домой. В руке чувствую холодную, вялую ладонь Арнольда, в ушах звенят его непонятные слова. Что это было? Месть? Или Арнольд действительно сдался? Настоящий солдат тот, кто не имеет своей воли. Может быть, и я уже такой?..
Поздно вечером приходит Чутора: меня вызывает штаб батальона. Иду к телефону. Говорит лейтенант Кенез:
— Получил твое донесение. При других условиях, поверь, господин майор не простил бы тебе такого упрямства. Мы отправили твой рапорт в штаб полка, пусть там решат. Сюда звонил капитан Лантош, говорил с майором. Он тоже получил от тебя донесение. По его мнению, это не что иное, как больная фантазия.
Не отвечая, кладу трубку. Дверь к Арнольду полуоткрыта. Обер-лейтенант сидит спиной ко мне за своим столом и пишет. Перед ним лежит наполовину исписанная страница. Кругом разбросаны бумаги, многие перечеркнуты, исправлены синим и красным карандашом. Видно, работа дается нелегко. Я не постучался к Арнольду. Почему? Неужели испугался встречи?..
Придя домой, застал у себя Гаала. Он принес донесение и хочет поговорить со мной. Прошу его прийти завтра. Я прочитаю и изучу его рапорт, тогда будем разговаривать. Гаал ушел, но задержался у Хомока и долго шушукался с ним. А потом, будто оставив в каверне свое сердце, тяжелыми шагами ушел взводный Петр Гаал…
Прошло два дня. Ни из полка, ни из бригады никакого ответа. Хусар исчез — ни слуху ни духу. А тут у нас нервная напряженность не ослабевает ни на миг. По нашим наблюдениям, работы неприятеля длятся уже три дня без перерыва. Это, конечно, небольшой срок, если итальянцам нужно проходить по сплошной породе. А если нет? Звуки бурения и постукивания приходят со слишком большой глубины, чтобы можно было говорить о результатах нескольких дней. Но, может быть, итальянцы готовились к этому случаю заранее?