— Эрцгерцог сегодня тоже не приедет, — сказал Торма печально.
И, как бы ожидая этой минуты, на пороге появился Гаал.
— Ну, говорите, — сказал я ему вместо приветствия.
Гаал стоял у двери. Этот сильный человек заметно постарел за последнее время. Да и не только он: высокий выпуклый лоб Тормы прорезала свежая продольная морщина. Я сам уже неделю не смотрелся в зеркало.
— Говорите, Гаал, — сказал я дружелюбно.
— Я знаю, что господин лейтенант связан так же, как и все мы. Дисциплина — это не шутка. Но…
— Но говорите, говорите же это «но», — торопил я.
— В уставе, господин лейтенант, есть такой пункт: если приказ явно противоречит прямым интересам армии…
— …подчиненный имеет право подать рапорт через голову непосредственного начальства. Ну, дальше.
— Ведь нам, господин лейтенант, никто не запрещал наблюдать и контролировать противника.
— Это верно.
— У меня есть предложение, господин лейтенант: для интенсивности наблюдения…
— Большую контрмину?
— Так точно.
— Нет, это невозможно. Кроме того, вы говорите, что работа уже настолько продвинулась…
— Да, господин лейтенант, положение очень серьезное.
— Бурение слышно?
— Теперь редко. Больше слышна выемка породы. Вчера вечером Кирай сообщил мне, что у одного из поворотов хода сообщения под горой он видел целую кучу мешков из-под цемента.
— Из-под цемента? Может быть, просто мешки для бруствера?
— Нет, господин лейтенант, мешки из-под цемента очень легко отличить от брустверных мешков, у них и форма другая, и размер, и окраска.
— Ну, и что это, по-вашему, означает?
— Для работы по подготовке фугаса, господин лейтенант, цемент необходим, но необходим в последней стадии работы, когда начинается замуровывание снаряда.
Торма вскочил.
— Я тоже видел эти мешки. Они сейчас там лежат.
Мы замолчали.
— Ладно, Гаал. Сегодня вечером мы решим, как быть. Вы пока продолжайте наблюдение, а завтра, может быть, в самом деле приедет эрцгерцог.
Гаал отвернулся.
— Ну, Гаал, — воскликнул я, — не будем распускаться!
— Это не паника, — взволнованно сказал Торма, — это факт, господин лейтенант. Ты понимаешь?
Шпрингер еще вчера ушел в штаб бригады, а сегодня со мной распрощался Дортенберг. Он отправляется в штаб дивизии, где ему предложили должность по хозяйственной части.
После обеда без всякого усилия над собой я зашел, к Арнольду. Чутора и Фридман встретили меня очень радостно.
— Есть кто-нибудь у господина обер-лейтенанта?
— Нет, только фельдфебель Новак.
Когда я вошел, Новак взглянул в мою сторону и заметно смутился.
— Продолжайте, Новак, — сказал Арнольд, когда я сел.
— Остальное не к спеху, господин обер-лейтенант, — пробормотал Новак. — Не буду мешать вашему разговору. Я могу прийти и позже.
Арнольд посмотрел на фельдфебеля.
— Ну, говорите о том, что не к спеху. Господин лейтенант подождет, пока мы кончим, не правда ли? — обратился он ко мне.
— Конечно, — подтвердил я, устраиваясь так, чтобы лучше видеть Новака, но притворяясь, что меня нисколько не интересует происходящий разговор.
Новак пришел в еще большее замешательство. Он сжимал под мышкой завернутый в газету солдатский хлеб, а в левой руке держал маленькую записку, в которую временами заглядывал.
— Если разрешите… — неохотно начал он.
— Да, пожалуйста, — кивнул Арнольд.
— Эти наблюдения, господин обер-лейтенант, я произвожу уже давно, но ничего не мог точно установить до сегодняшнего дня.
— Что ты скажешь, — обратился вдруг ко мне Арнольд, — за сегодняшнюю ночь у нас опять четверо раненых. Если так пойдет дальше, то к смене моя рота сократится до половинного состава.
— Так точно, — подтвердил Новак. — И если мы еще прибавим тех, которые записались к врачу…
— Какие ранения? — спросил я.
— Два в плечо, одно в руку и четвертое в ляжку, — ответил фельдфебель.
— А где они были ранены?
— У латрины номер семь.
— Надо было закрыть это заведение, — сказал я горячо. — Вообще этот гуано-реванш нам совсем не к лицу. Ранения, очевидно, вызваны тем, что итальянский снайпер хорошо пристрелялся к этому месту и палит при появлении каждого живого существа. В результате у нас раненые и убитые.
— В том-то и дело, господин лейтенант, что за все время пребывания здесь из девятнадцати случаев только один смертельный, — почтительно возразил Новак.