Элла, смеясь, вспоминала мое мальчишеское смущение, как я бледнел и краснел. И мы об этом говорили, как о глупом, милом, неизбежном периоде нашей братской дружбы. Мы говорили просто, непринужденно. Это были такие веселые, легкие похороны моей любви к Элле, что я сам удивлялся. Я понял, что не надо оплакивать и призывать к жизни маленького мертвеца. С этим покончено, родилось другое.
Я не заметил, как оборвалась нить разговора, и очнулся, когда Элла потрясла меня за плечо. Мы ушли в парк. В этот час он был почти безлюден, и мы забрались в самый тенистый уголок. Элла говорила о Швейцарии, о последних местах, где она побывала, о последних встречах.
— Знаете, Тибор, в Швейцарии все-таки тоже чувствуется война, но, конечно, не так, как у нас или в Германии. Сегодняшняя Швейцария — Ноев ковчег пацифистов, и в то время как вокруг бушует буря, в Швейцарии отдается тошнотворная качка. И все же там другой воздух. Я вам писала, что еду на научную работу. Это не совсем так. Правда, я там немного работала, в Цюрихе даже прочла лекцию, имела успех. В Берне меня менее тепло приняли… между прочим, там я познакомилась с Алексеем.
Элла очень много говорила об Алексее. Он ее большой друг, но я догадываюсь, что это больше, чем дружба.
Ясно, что Элла сбежала в Швейцарию, сбежала от памяти Окулычевского после трагического фиаско военной романтики. Истории с Окулычевским не могло быть, если бы не война. Элла не жалуется, но в каждом ее слове я чувствую ужас и стыд за Окулычевского. Окулычевский — военная травма Эллы. Она, самостоятельная, гордая, замкнутая Элла, бросилась в объятия холодного, сладкоречивого польского офицера, полуактера, полуавантюриста, в котором хотела видеть героя войны, борца за польскую свободу против русского варварства.
Помолчав, Элла добавила:
— Так мне и надо. Нельзя быть мотыльком. Человек должен ценить себя и обдумывать свои поступки. Мне сейчас двадцать три года, а я прожила целую жизнь за последние полтора года.
Все время у меня на языке вертелся вопрос: «А кто такой Алексей?» — но я не посмел спросить. Судя по имени, он русский.
Прощаясь, я передал Элле зеленый бювар Арнольда, который доставил в госпиталь один из моих саперов вместе с вещами, снятыми с убитого Хомока. Я ни разу не раскрывал этот бювар, не было сил, и по праву первенство должно было принадлежать Элле.
Элла взяла бювар, и ее тонкие пальцы дрогнули.
— Как это к вам попало?
— Завтра, Элла, все расскажу. Завтра обязательно приходите. Придете?
— Не знаю. Наверное, приду. Но, может быть, не будем спешить?
Я долго смотрел ей вслед. Ее шаги были не так тверды и упруги, как обычно.
На следующий день Элла не пришла. Вначале я был спокоен, так как понимал, почему она не идет. Но потом ее отсутствие начало меня волновать. В этот день я в первый раз попросил газету, и сестра Элизе буквально бегом бросилась исполнять мою просьбу.
В Вене идет громкий процесс военных поставщиков. На Западном фронте все еще Верден. С фронтов короткие сообщения. Много фельетонов. В отделе литературы военные рассказы, в театрах — военные программы. Румынский фронт. Это для меня новость. Правда, я уже слышал о нем, но странно видеть напечатанными слова: «румынский фронт».
Тяжело прошел этот день. Я все время ждал Эллу, готовился к встрече, как к исповеди.
В голове мелькали какие-то обрывки мыслей, отдельные восклицания. Только поздно ночью успокоился и отстранил от себя все сомнения. Когда она будет здесь, рядом со мной, тогда придут слова, оформятся мысли. Ведь случилось уже все, что могло случиться, только рассказать трудно.
Утром Венцель принес записку от Эллы.
«Сегодня буду говорить с вашим врачом, а потом приду к вам. Доктор Керн, сообщил мне, что вы собираетесь в Татры. Не спешите, может быть, мы придумаем что-нибудь лучшее».
Нервно шагаю взад и вперед по маленькому салону и докуриваю вторую сигарету, глубоко втягивая в легкие табачный дым. Наконец приходит Элла. Слышу, как она идет по коридору, как она останавливается у двери, вижу, как опускается дверная ручка. Лицо Эллы сияет. Она крепко пожимает мне руку.
— Знаете, Тибор, врач говорит, что вы совершенно здоровы, кость срослась и можно сбросить эту повязку. А теперь надо приводить в порядок нервы. Но скажите, друг мой, вы действительно хотите ехать в Татры?