— Да, безусловно, господин министр, я очень вас понимаю, — и Модест страстно прижал к груди свой котелок, преданно при этом смотря в глаза Керенскому.
— Ну, что же, я рад, что могу с вами найти общий язык, это облегчает многое. Идите и выполняйте, и пришлите мне в Смольный экземпляр газеты, я посмотрю.
— Будет сделано!
— Свободен!
— Спасибо, спасибо, спасибо! — так и прижимая к своей груди котелок, Модест встал и попятился назад, стремясь побыстрее испариться из кабинета. Дверь быстро приоткрылась и мгновенно спрятала за собой юркого газетчика. А Керенский тяжело откинулся на спинку стула. Время стремилось быстро промчаться мимо него.
Всё, он выдохся на сегодня, надо было отдохнуть и ждать развития событий, да и на завтра подготовиться, усталость, всё же, брала своё. За разговорами с газетчиком он провёл больше часа.
В кабинет постучали.
— Кто там?
— Это я, вашбродь, вы ужинать-то будете?
— А ты как думаешь?
— Будете, вестимо, а то, как же, к вам целый день народ шастает туда-сюда, туда-сюда. Щас всё организую.
Через двадцать минут в кабинет прибыл ужин. Снова заглянул Мишка, чтобы забрать посуду.
— Ты, Мишка, завёл бы себе кого в столовой, что ли?
— А зачем, у меня баба есть туточки, и не одна. А в столовой не по вкусу мне барышни. Больно все заносчивые.
— Да я тебе не про то говорю.
— А так про что же?
— Отравить меня могут с пищей. Нужно проверенных барышень там содержать, чтобы жёны были казаков или кого из бюро. А то, сам знаешь, как бывает. В меня сейчас то бомбу кинут, то с револьвера стреляют, а то и кинжалом норовят заколоть. Не смогли, так будут думать, как по-другому умертвить, понимаешь?
Мишка аж в лице переменился.
— Ох, уж, сволочи, и как-то я так не подумал. А то ж, это племя бесовское, на деньги падкое, за золото и яду подсыплют, а то и без денег готовы человека со свету сжить. Одно слово — ведьмы. Я тогда старшому об этом расскажу, он голова, придумает что-нибудь.
— Правильно, Миша, так и надо. А я спать пойду в комнату отдыха, буди, если что срочное будет, да сестру позови, чтобы раны обработала.
— Сейчас. Так вы отдыхайте, вашбродь, а я ещё старшому и про сестёр милосердия тоже скажу, упрежу, стало быть. Мало ли какие они. Оно кажется, что баба справная и красивая, а сердце злое или революционерка бешенная, а то и душевнобольная, такие тоже есть, да немало. Вон как все больницы сейчас ранеными переполнены, а всех остальных по домам разогнали. И энтих в первую очередь. А нечего за казённый кошт проживать, когда воинов полно увечных! Голову-то не вылечишь, это уж навсегда, так зачем они нужны? Оно-то жалко, конечно, но война идёт, не до жалости.
Керенский вздохнул.
— Ступай, Миша, а то у меня уже голова болит от твоих рассуждений, да сестру не забудь позвать.
— Так усё сделаю, вашбродь, вы не сомневайтесь, у меня голова крепкая, как и память, я ничего не забываю.
— Иди уже, — поморщился Керенский, еле дождавшись, когда Мишка исчезнет за дверью.
Спустя некоторое время пришла сестра милосердия, обработала Керенскому раны, и он лёг на диван отдохнуть.
В это время Мишка прямиком помчался к старшему уряднику Мефодию, поделиться информацией и своими сомнениями. Урядник был на месте и пил чай.
— Чего ты от меня хочешь, Мишка?
— Так это, приказ тебе передаю, а ты дальше старшему уряднику скажи, а тот вахмистру и дальше.
— Так что сказать-то?
— Керенский сказал, что отравить его могут, надо всю кухню перешерстить и надёжных баб набрать, а заодно и сестёр милосердия проверить на это, как его, на… В общем, чтобы не сгубили Керенского.
— Да с чего ты взял? И вообще, чего ты так переживаешь?
— Ты дурак, Мефодий. Ладно, пошёл я к вахмистру, раз ты бестолковый и ничего не понимаешь. Керенского убьют, что со всеми нами будет? Он, вишь, как казаков уважает! Бережёт и помогает, оно то ж, воли больше хочется и привилегий, и землицы. С ним мы это можем получить, а вот с другими — шиши. Они вон все в один голос гуторят: земля — крестьянам, дак и врут, и ничего не дадут. А дадут, так за чей счёт?
А мужик сиволапый варежку-то и раззявит, а то дураку ума нет, что одним плугом и мотыгой ничего он не сделает на ней. Она и так почти вся у него. Эээ, ладно, то не нашего ума дело. А вот Ляксандра Фёдоровича надо поберечь, он за нас будет.
— Так, это ты дело говоришь, — урядник нахмурился. — Не подумал я по скудоумию своему, пошли вместе к вахмистру и всё ему расскажем, он голова, придумает что-нибудь.