— Господин министр! — Брюн привстал, — Я не палач!
— Вы — нет, палач я. Это мой приказ, и вы его выполните, приказ я подпишу, а вас расстреляю, если вы не обеспечите выполнение этого приказа, и тогда его выполнит другой, менее щепетильный, чем вы. Осмелюсь предположить, что большевики или эсеры ни на минуточку не колебались бы в этом.
— Я не большевик и не эсер!
— Хорошо, тогда назначьте человека, который будет отвечать за проведение этой операции, а я решу.
Брюн сел. Керенский же, наоборот, встал.
— У меня создаётся такое впечатление, что вы несколько недопонимаете, что сейчас происходит в стране. Недопонимаете!!! Те силы, которые сейчас проснулись, они готовы на всё! Кто знаете Савинкова? Все!
Так вот, он мёртв. Вся верхушка партии эсеров мертва. Все уничтожены. Большевики и меньшевики уничтожены частично. Ещё едут их товарищи во главе с Троцким. Жду их с нетерпением. В Кронштадте окопались анархисты и те же большевики. Кронштадт нам неподконтролен. Это тысячи матросов, которые готовы в любой момент атаковать Петроград. Пехотные и запасные полки дезорганизованы и распропагандированы. Ораниенбаумский пулемётный полк и бронеотряд Петрограда сочувствуют большевикам. Мне некуда деться, всё зашло слишком далеко, и я пойду до конца! Но и вам тоже некуда деться, господа. Подумайте, наконец, о своих семьях. Ладно, теперь дальше. Господин контр-адмирал, доложите о своих силах и о работе военной полиции.
— Военная полиция полностью готова. И выполнит любые задачи. Благодаря нашей работе, матросы больше не чувствуют себя вольготно на улицах города, но у меня по-прежнему не хватает людей, — доложил Рыков.
— Вы уже слышали, что я сказал всем остальным. Ищите и привлекайте. Заставляйте, принуждайте. Делайте, что хотите, но найдите людей и обеспечьте службу. Можете применять самые жёсткие меры, вплоть до расстрела. И мне нужны кандидатуры на пост морского министра. Впрочем, мы с вами переговорим на эту тему чуть позже. Вы пока можете быть свободны. Подождите меня, Александр Николаевич, пока в столовой, я приду туда обедать.
— Полковник Раша, вы тоже можете быть свободны.
Оба вышли.
— Господа, ну вот мы остались одни. Вы начинали со мной первыми и умрёте тоже вслед за мной. Я понимаю, что вы, возможно, не боитесь смерти или тюрьмы. Но мы не можем бросить всё сейчас. Вы должны это прекрасно понимать, я прошу и требую усилить работу по поиску революционеров из всех партий. В случае их нахождения немедленно арестовывать и заключать в Петропавловскую крепость. Её я отдаю в ведение Шкуро.
И разберитесь с этим полковником, не стоит ли кто за ним. Необходимо узнать все настроения в той среде, в которой он находился. И что делать с Николаем II? Кто что может сказать?
— Император выжидает, — отозвался Климович.
— Да, он пытается выжить сам и спасти свою семью. Монархистов не осталось. Полиция вся уничтожена, а остатки отправлены на фронт. Жандармерия разогнана. Часть убиты, часть сбежали, часть на фронте, кто-то затаился, но таких очень немного, — сказал в свою очередь Брюн.
— В армии проведена чистка. Гучков изгнал всех генералов, преданных императору, да и не только их, а даже тех, кто хоть в чём-то сомневался. Армия дезорганизована и думает, что император сам отказался от власти. В любой момент его могут убить те, кто арестовывал. Настроения весьма противоречивы, полный хаос. Царская семейка велика, в ней больше ста человек обоих полов, большинство из которых предало Николая II в угоду каким-то своим интересам. Сейчас, что очевидно, многие из них жалеют об этом. Но назад пути уже нет.
Керенский нахмурился и, позвонив в колокольчик, вызвал к себе Мишку.
— Чаю, Миша, и мне, и господам-товарищам, — кивнул он на обоих генералов.
Мишка зыркнул на них исподлобья и тихо сказал.
— Чаи тут пришли гонять, понимаешь.
— Да, Михаил, отведи в столовую барона Унгерна, пусть обедает, и контр-адмиралу Рыкову тоже скажи, чтобы обедал, я буду позже.
— Хорошо, вашбродь, будет сделано.
Через пять минут Мишка зашёл в кабинет, но не один, а в сопровождении смущённой молодой дамы, которая несла в руках большой поднос с тремя стаканами крепко заваренного чая, ложечками, лежащими рядом со стаканами, и небольшой фарфоровой сахарницей.
Женщина аккуратно расставила на столе гранёные стаканы в серебряных подстаканниках, изображавших российский герб на своих округлых боках, и удалилась. Мишка важно шёл за ней, внимательно глядя ей в спину или ниже.
— Продолжим, господа генералы. Так что вы хотите мне сказать о царской семейке? Вам она видна была вблизи, я-то далёк от них, особенно сейчас. Так что вы мне о них расскажите? Начнём с Михаила Александровича.