— Да исполнится воля ваша! — сказала Адриен, уронив руки.
Когда они сели на лошадей, г-н де Шарней взял Армана-Луи за руку.
— Сегодня ты входишь в жизнь, — говорил он ему. — Пусть она будет у тебя более легкой и более счастливой, чем моя!
Потом он жестом указал ему на замок Гранд-Фортель, где столько мирных дней они прожили, и серые стены которого тоже, казалось, сейчас смотрели на него:
— Взгляни на крышу, которая видела твое рождение, сказал он. — Ты можешь вернуться сюда в один прекрасный день. Но если возвратишься, то не иначе как с высоко поднятой головой и гордым сердцем, как солдат, исполнивший свой долг.
В последний раз он сжал в объятьях Адриен, а затем, сильным взмахом руки толкнув створки ворот, сказал:
— Вперед!
Через несколько минут г-н де ла Герш, Адриен и Доминик, все трое, скрылись за поворотом дороги.
Г-н де Шарней упал на колени:
— Боже Милостивый, будь с ними! — сказал он.
И сам, в сопровождении своих самых отважных слуг, от был вечером в Ла Рошели.
Как опустевшее гнездо, примолкший стоял Гранд-Фортель.
Какое-то время Арман-Луи и Адриен молча скакали бок о бок. Стук копыт, под который они покидали этот уголок земли, где провели счастливые дни юности, эхом отдавался в их сердцах.
Позади оставались и исчезали за горизонтом знакомые с детства поля, леса, пруды, одинокие хижины, поселки, деревушки, не раз исхоженные тропы, проселочные дороги, по которым, беззаботные, они проносились вскачь, речки, которые переходили вброд, долины, холмы, казавшиеся им, совсем ещё малышам, высокими горами.
Вскоре пейзаж изменился, их взору предстали другие, незнакомые картины природы, потом — такие же незнакомые лица стали встречаться на пути, все меньше они говорили и получали в ответ слов приветствий. Затем дорога сделала крутой поворот, пересекла по каменному мосту реку, и теперь Арман-Луи и Адриен не видели больше вокруг ни знакомых деревьев, ни домов, ни прохожих.
Неизвестность, со всеми её загадками, открывалась перед ними. И в то время, как глубокая грусть прокралась в сердце м-ль де Сувини, чувством гордости переполнялась душа г-на де ла Герш. Он один должен был отныне оберегать свою подругу, она была под его охраной, он отвечал за её жизнь, за её честь. Мог ли он прежде рассчитывать на миссию более высокую, чем эта? Не награда ли это за преодоление будущих препятствий? И воспоминания о г-не де Паппенхейме пронеслись в его голове.
— Если бы он встретился мне теперь, — вслух проговорил он, — шпага не выскользнула бы из моей руки.
Адриен услышала это и поняла, какие мысли занимали его воображение.
Она с улыбкой протянула ему руку:
— Крепче держите вашу шпагу, и я буду крепко держать вас в своем сердце, — сказала она.
Незадолго перед заходом солнца, когда они выезжали из большого леса, издалека донесся какой-то хриплый голос. Г-ну де ла Герш показалось, что кто-то произнес его имя. Его слух уловил это дважды.
— Да простит меня Бог, если бы я не знал, что мой друг Рено находится сейчас где-то в далекой провинции, я бы подумал, что узнал его голос.
Однако он обернулся и заметил в конце дороги два взлетевших облака пыли, будто ветер подтолкнул их к нему.
Доминик натянул поводья своей лошади.
— Когда позади уже пятьсот лье, можно потерять пять минут, — сказал он.
Адриен козырьком приставила руку ко лбу, чтобы посмотреть вдаль.
Имя Армана-Луи, хриплым голосом брошенное в пространство, сотрясало воздух.
— Но это он! — крикнула м-ль де Сувини.
— Что?! Рено?! — изумился г-н де ла Герш.
Два всадника, мчавшиеся во весь опор, показались, укутанные облаком пыли.
— Ах, ну конечно же, это г-н де Шофонтен! — обрадовалась Адриен.
— И Каркефу! — воскликнул г-н де ла Герш.
И один за другим они направились к католику.
— Ну, наконец-то, чертов гугенот! — крикнул Рено, с трудом переводя дыхание. Вот уже два часа я мчусь за тобой! Я загнал трех лошадей, и эта, на которой я сижу, доведена до изнеможения.
Порывистым движением он бросился к Арману-Луи. Каркефу тенью последовал за ними.
— Ты выбрал хорошее время для отъезда, — продолжал Рено. — И ты остроумно выехал именно в тот день, когда я приехал к тебе в Гранд-Фортель с визитом… Всюду понемногу дерутся.
— Увы! — вклинился в разговор Каркефу.
— Да это же праздник! Слышно ружейную перестрелку и бряцанье шпаг! Бог Фехтования, мой владыка, ликует! Я принял участие в этих празднествах. Но самовлюбленность — не мой удел: я хотел рассказать тебе об этом, чтобы узнать, захочешь ли ты съесть кусок пирога на таком моем празднике. И вот я обмениваюсь полудюжиной ударов с испанской стороны и оказываюсь, как всегда отступая, в Гранд-Фортель. Мне объясняют там, что ты — в пути! Ла Герш, один, по горам, по долам — без Шофонтена! Ох, несчастный, что могло бы статься с тобой, не окажись я здесь, рядом, чтобы спасти твою душу в решаюший миг?! И я вскочил в седло, хотя Каркефу заохал и застонал…
— Я имел на это право, — вздохнул оруженосец Рено. — Сто пятьдесят лье без передышки!
— Тем не менее, — продолжал Рено. — Так следовало поступить, сказал я ему, потому что речь шла о том, что я должен быть рядом со своим другом гугенотом, который скачет по полям вместе с м-ль де Сувини, и, должно быть, они уже слишком далеко ушли. Двинем напрямую — и мы их все-таки настигнем. Эти маленькие переговоры с ним я искусно украсил ударом шпоры, и вот, наконец, мы догнали тебя.
— Не намерен ли ты, случайно, ехать с нами до самой Швеции? — спросил Арман-Луи.
— Не трудно ли мне было бы проскакать каких-то несчастных сто лье? Думаю, что шпагу понемногу обнажают повсюду. И ещё хочу увидеть страну. Шведы, к которым ты едешь, внесли в ересь свою лепту; я обращу их в свою веру. Каркефу мне в этом поможет. Вперед!
— Господин маркиз, — сказал Каркефу. — Если вы задумали обречь меня на муку в холодных странах, у меня должно быть хорошее содержимое: в общем, я голоден, а человек натощак для героизма не годится.
— Каркефу прав, — ответил Рено. — Я с трудом припоминаю, завтракали ли мы.
— После чего мы не обедали! — сказал Каркефу.
— Значит, надо плотно и долго ужинать, — заключил Арман-Луи.
Каркефу, внимательно озиравший горизонт, вдруг громко крикнул:
— Трактир! Вы видите вон там, на той острой крышей, такой дымок… и вывеску, которая подвешена на железном пруте… Я уже чувствую запах жаркого.
— Я был там, — сказал Доминик. — В те времена, когда господин де Шарней скитался по полям в погоне за оленями и кабанами, несколько раз мы заворачивали на огонек сюда, в «Золотую утку»… там очень хорошо кормят.
— Ах, негодник! Ты знал о нем, и ты ничего не сказал! — закричал на него Каркефу. — Галопом туда, господа!.. Сударыня, галопом!
Очень скоро они устроились за хорошо накрытым столом перед чистенькой печкой; на нем уже стоялоблюдо с индюшонком и двумя пулярками по бокам, выбранными самим Каркефу среди самых жирных обитателей птичьего двора.
— Ох, — приговаривал он. — Пусть лучше муки, за неимением рая, но на постой в трактире «Золотая утка» я уже готов добровольно согласиться.
9. Глава, из которой видно, что впереди ещё много трактиров, не похожих друг на друга
Присутствие Рено и Каркефу, их самобытность и веселый нрав радовали м-ль де Сувини. Кроме того, они становились ещё и дополнительной поддержкой Арману-Луи; ему не придется теперь в одиночку превозмогать опасности их долгого путешествия. К тому же все четверо были молоды, свободны, открыты всем ветрам. «Золотую утку» они покинули в хорошем расположении духа. Францию пересекли без боя, и г-н де Шофонтен загрустил от чрезмерного однообразия такой жизни, а Каркефу даже признался, что он совсем ничего не боялся и даже отчасти пожелал разбойничка, который внес бы хоть какое-то разнообразие: когда, по прибытии во Фландрию, они попали в трактир, где завязали знакомство, просидев там около часа, с неким испанским дворянином, который был там на постое, с виду приличным и вполне добропорядочным человеком.