Жан де Верт взял письмо и сорвал сургуч. Г-н де Парделан развернул листок бумаги. Сердце его забилось сильнее. Вдруг выражение неизъяснимой радости преобразило его лицо.
— Вот видите, читайте! — не сумев совладать с собой, порывисто сказал он.
Послание содержало только два слова: «Нет, никогда!». И ниже тем же почерком: «Я король».
И ещё ниже подпись Густава-Адольфа и гербовая печать короля.
Жан де Верт скомкал письмо в руках.
— Но это же война! — воскликнул он.
Потом, топнув ногой, закончил свою мысль: — А ведь с ним мы были хозяевами Европы!
Г-н де Парделан не хотел отвечать, но подумал, что Швеция могла бы стать хозяйкой Германии и силой собственного оружия.
Во время этой сцены в кабинете г-на де Парделана г-н де ла Герш искал Адриен, Адриен также искала его.
Когда м-ль де Сувини наконец увидела Армана-Луи, она взяла его за руки и увлекла в дальний угол сада.
Арман-Луи не мог говорить — так он был взволнован. Глаза Адриен были влажны и блестели. Когда они оказались наедине, в густых зарослях деревьев, она остановилась и, вздохнув, сказала:
— Наконец-то!
И слезы мучительной радости и тревоги брызнули из её глаз, заливая лицо.
— Что случилось? — воскликнул г-н де ла Герш взволнованно при виде этих слез.
— Я не знаю, но я дрожу вся насквозь, я взволнована и встревожена… Ах, как вы мне нужны! Что-то происходит здесь, что пугает меня… Что? Я не знаю, но мне страшно. Вокруг нас какая-то беда.
— Беда? — переспросил Арман-Луи.
— Вы знаете, насколько не присуще для меня тревожиться… Мне кажется, тем не менее, что какая-то опасность, которой вы подвергались, она одна наполнила мою душу этой тревогой, которая так меня терзает. Но вот вы здесь, и я знаю, что никакая гибель вам не угрожает, однако страх по-прежнему донимает меня…
Арман-Луи обхватил рукой покачнувшийся стан м-ль де Сувини.
— Не причиной ли тому барон Жан де Верт? — вдруг спросил он.
— Ах, замолчите!.. Несколько дней назад мы просто болтали, и господин де Парделан был там. Я заканчивала расшивать шелковый темляк для шпаги. Барон Жан де Верт заговорил о войне, о сражениях, мои мысли были о вас. Он стал говорить мне об опасностях, которые окружают солдата, и сказал мне, что вскоре собирается уехать и, возможно, не вернется больше, но что он чувствовал бы себя смелее и был бы неподвластен смерти под защитой, данной ему рукой друга, и попросил у меня этот темляк, который я расшивала.
— И вы дали ему то, чего касались ваши руки, Адриен?
— Во всяком случае, он взял его, а я ему позволила…
Ах, я клянусь вам, когда я думала о вас, я видела, что над вашей головой нависла угроза: железо или летящий свинец. И моя обессилившая рука не сумела удержать этот кусочек шелка. Вы простите меня, Арман-Луи?
— Адриен, любили ли вы меня все это время?
— Люблю ли я вас!.. Силы небесные, и он меня об этом спрашивает! Вы видите, я же все вам рассказываю… Послушайте, я достаточно наревелась! Но с тех пор как этот расшитый темляк перешел из моих рук в его, барон смотрит на меня таким взглядом, какого я ещё у него не видела. Вы помните г-на де Паппенхейма? Он смотрел так же и так же улыбался.
Арман-Луи собирался ответить, но голос Рено позвал его.
— Мой бедный гугенот, тебе пришло письмо из Франции: если оно встревожит тебя, разорви его на тысячу кусочков! Я заметил, что письма — дело скверное: написанные друзьями, они, подобно мушкету с раструбом, направлены против нашего богатства, тогда как наши грустные кошельки и так не нуждаются в такого рода кровопусканиях, в чрезмерных расходах, чтобы остаться вовсе без гроша; а те, что подписаны нашими дедами, полны нудных проповедей и уроков, столь же длинных, сколь неприятных.
Тем временем Арман-Луи уже распечатал письмо, присланное из Франции.
— Читайте, — сказал он м-ль де Сувини. — И читайте вслух!
Адриен бросила взгляд на бумагу и побледнела, едва прочитав первые несколько слов.
«Г-ну графу де ла Герш.
Сын мой горячо любимый!
Знайте, что ла Рошель, последний оплот протестантства во Франции, окружен многочисленными войсками, стянутыми туда г-ном кардиналом де Ришелье из всех уголков королевства. Если Бог не даст в обиду своих служителей, мы падем под их натиском, и умрем как подобает мужественным людям, со шпагой в руке защищая нашу веру. Если м-ль де Сувини, моя приемная дочь, одна и покинута своим дядей, всецело сознавайте свои обязанности по отношению к ней. Прощайте! Получила ли она должный приют у г-на де Парделана, спросите об этом свое сердце, оно скажет вам, где истинное место чести. Что ж, до свидания. Храни Вас Господь, сын мой! Да снизойдет на вас Его благословение.
Маркиз Эркюль-Арман де Шарней»
Адриен подняла свое бледное личико. В её глазах была смерть. Взяв за руку того, кого любила, она решительным голосом сказала:
— Арман-Луи, вы должны ехать к нему!
— Я поеду, — ответил г-н де ла Герш.
— Черт возьми! Я пригожусь вам! — обрадовался Рено.
— Ты? — удивился Арман-Луи. — А я считал, что некая цепь удерживает тебя здесь?..
Тень грусти омрачила лицо г-на Шофонтена.
— Тебе, другу детства и юности, я скажу все. Да, я люблю, до глубины души люблю, так, что никогда не поверил бы, способен ли на это сын моего отца. Ах! Возможно, я полюбил на всю жизнь! Но мое имя — маркиз де Шофонтен, и если бы я разбросал по камешку мой родовой замок каждому придорожному кусту, то и тогда никто не обвинил бы меня в том, что я ищу наследницу, чтобы восстановить с её помощью утраченную славу моего герба! И я не посрамлю моего гордого имени — оно останется, как есть, незапятнанным! Я молод, у меня есть шпага. Какая бы ни выпала на мою долю судьба, никакая другая женщина, кроме Дианы, не будет названа маркизой де Шофонтен.
— Ах, но вы уже достойны ее! — проговорила м-ль де Сувини.
Они молча вышли на дорогу, ведущую к замку. Арман-Луи поднялся к г-ну де Парделану; Адриен, вернувшись в свою комнату, вся в слезах упала на колени; Рено пустился разыскивать Каркефу. Он больше думал о Боге Фехтования, своем покровителе, чем о баронессе д`Игомер.
Г-н де Парделан согласился с решением Армана-Луи ехать в Гранд-Фортель, — со странной поспешностью. Он отдал в его распоряжение свой кошелек, своих лошадей и живо похвалил за смелый поступок.
«Вот забавно, — думал обо всем этом Арман-Луи. — Понятно, что он одобряет мое решение, но почему он так радуется?»
Эти мысли не помешали ему, однако, выбрать прекрасную лошадь на конюшне маркиза. Он встретился там с Каркефу, который, узнав в чем дело, запричитал:
— Я так и думал, сударь. Все это не могло долго продолжаться! Только здесь молочные реки и кисельные берега, а мы возвращаемся в королевство выстрелов, тумаков и голодовок.
Обед прошел очень грустно. У Дианы были красные, будто она плакала, глаза. Баронесса д`Игомер выглядела очень задумчиво, и подвижные крылья её носа недовольно раздувались. Адриен походила на статую грусти и смирения. Рено не разговаривал вовсе — это было наивысшим доказательством печали, какое он только мог продемонстрировать. Лишь один барон Жан де Верт казался полным задора и огня.
Потом они перешли в соседнюю комнату. Г-н де Парделан подошел к г-ну де ла Герш.
— Когда вы будете у господина де Шарней, заверьте его, что мадемуазель де Сувини, в случае моей смерти, не останется жить здесь одна, — сказал он. — Вот, господин барон Жан де Верт, её жених.
Если бы молния ударила у ног Армана-Луи и Адриен, они испытали бы меньший ужас, чем теперь.
Адриен встала.
— Мне кажется, однако, — сказала она, гордо сверкая очами, — что я тоже имею к этому какое-то отношение?
— Безусловно, сударыня.
— Тогда, прежде чем говорить об этом с господином де Парделаном, которому мой отец завещал опекать меня, я знаю об этом, — быть может, вам следовало бы известить меня, нахожу ли я приятным ваш выбор? Вы оскорбляете меня, позволяя себе самолично распоряжаться моей рукой. Если таким способом вы надеетесь завоевать мое сердце, хочу сказать, что вы глубоко ошибаетесь. Кроме того, поскольку вы меня к тому принуждаете, хочу покончить с этим такими словами: знайте, сударь, что я люблю господина графа де ла Герш.