— Лошади должны быть готовы завтра к утру! — попросил де ла Герш хозяина.
Инносент взял факел и проводил молодых дворян в их комнаты. Окна одной выходили в сад, окна другой — на дорогу.
— Я хотел поселить вас в одной комнате, — пояснил хозяин, — но святые отцы занимают все комнаты на двоих, придется вас разъединить. Но я позаботился о том, чтобы вас никто не беспокоил. Здесь тихо и безопасно.
— Хорошо, причем ночь уже на исходе, — говорил де ла Герш, прощаясь со своим другом.
Хозяин вздрогнул при виде того, как Рено ставит свою обнаженную шпагу возле кровати и поспешил уйти.
8. Таверна отца Инносента
Отец Инносент прошел вглубь коридора, где тут же появился монах в капюшоне. Он что-то высматривал. Проходя по коридору хозяин тихо произнес:
— Птички в клетке.
Эти слова были услышаны монахом и он тут же исчез.
Около лестницы отец Инносент встретил Магнуса и Каркефу.
— Комнаты ваших хозяев наверху — сообщил он им, — я несколько сомневаюсь, когда поместил их туда, но…
— Не беспокойтесь. Наши хозяева обычно спят возле лошадей.
Это действительно было так и вошло как бы в привычку со времени отъезда из Магдебурга. Необходимо было продвигаться как можно быстрее и не было времени на обустройство лагеря. Магнус же знал по опыту, что если не относится к лошади с заботой, то можно её потерять. Каркефу и он не покидали седла. Спали и дежурили по очереди.
— Дайте своим лошадям сена, а сами отправляйтесь спать в теплые постели, — пытался уговорить их отец Инносент.
Он также пытался уверить их, что в конюшне много сквозняков и они могут схватить ревматизм, если будут ночевать в таких условиях.
— Там ещё и окна разбиты и двери плохо закрываются, — поспешил добавить он.
— Вот поэтому я не хочу, чтобы мои лошади заболели, — закончил разговор Магнус.
Отец Инносент больше не настаивал. На лице Магнуса было написано, что он никогда не отступит от своих слов.
— Дьявол, — шептал Инносент, — хорошо, что хозяева не захотели спать на лошадях.
К середине ночи последний фонарь погас в комнате хозяина, установилась тишина. Иногда было слышно, как лошади жевали сено и переступали с ноги на ногу.
Тут дверь коридора тихо отворилась и из своей комнаты тихо вышел монах. Под широким плащом можно было увидеть очертания шпаги. Вскоре появился отец Инносент, держа в руке фонарь, свет которого был едва заметен. Монах направился к комнате Армана-Луи, трактирщик — к комнате Рено. Оба приникли к замочным скважинам. Из комнат доносилось ровное дыхание спящих. Монах сорвал с головы капюшон и сбросил рясу. Это оказался Матеус Орископп.
— А теперь — за дело! — приказал он.
В сопровождении отца Инносента он исчез в темном проеме коридора, где присмотревшись, можно было заметить небольшую дверь.
Арман-Луи и Рено продолжали спать, одетые, в своих постелях.
Через несколько минут одна из деревянных панелей, окружавших комнату г-на де ла Герш, вдруг исчезла в неизвестном направлении. Сначала это была только щель, в которую мог проникнуть только кончик ножа, потом щель расширилась, наконец открылась, и в её глубине появились два силуэта. Тень от них упала на стену комнаты. Это были Матеус и отец Инносент. Они едва дышали. В руке каждого было по ремешку, тонкому и прочному. Они продвигались по каменному полу бесшумно, как кошки на своих мягких лапах. Позади них были ещё два монаха. Все четверо вошли в комнату Армана-Луи.
Мысли славного гугенота путешествовали по стране сновидений. Ему снилось, что открылась дверь дворца и вдалеке он увидел сад, наполненный светом. Адриен протягивала к нему руки. На них были цепи. Он было направился к ней, но на пути внезапно возникла хрустальная стена. Страшные чудовища подбежали к м-ль де Сувини и увлекли её куда-то. Арман-Луи хотел спасти её, но повсюду встречал сопротивление стены. Она была тверже алмаза и не поддавалась его усилиям. Полный отчаяния, он пытался разбить стену, но безуспешно. Тогда он пытался закричать, но его сдавленное горло не могло издать ни звука. Мускулы его напряглись, но встать он тоже не мог. Внезапно, он открыл глаза.
Четыре страшных лица склонились над его головой. Веревки связывали его ноги и руки. Прежде, чем он смог закричать, тяжелая рука схватила его за горло и начала душить.
Все это заняло не более двух минут с того момента, как была выставлена доска и до того момента, когда г-н де ла Герш, похожий на мертвеца, прибитого к своему гробу, лежал распростертый перед Матеусом.
— Узнаете ли вы меня? — произнес фальшивый монах, а в это время его сообщники держали Армана-Луи за руки. — Вы, помнится, выиграли первый тур, теперь очередь за мной.
Вместе с ношей монахи быстро исчезли в проеме стены. Матеус, повернувшись к отцу Инносенту, дрожащему от страха, произнес:
— Ну, что, теперь очередь за другим!
Вскоре то же, что произошло с г-ном де ла Герш, произошло и с г-ном де Шофонтеном. Таким же образом была вынута доска из стены, те же люди с ремешками в руках окружили кровать Рено, та же тяжелая рука схватила его за горло, крепкие веревки обхватили его руки и ноги. Его вынесли из комнаты точно таким же образом как и г-на де ла Герш.
— Обойдемся без шума, — шептал отец Инносент, все ещё дрожа. — Внизу спят два негодяя, они могут что-то заподозрить. Правда, нас больше, но у них огромные пистолеты.
— Я знал одного из них, — заметил Матеус, — его шкура не стоит ни гульдена!
Один из монахов проскользнул в конюшню, чтобы разведать обстановку. Вернувшись, он рассказал:
— Один из них устроился на стоге сена, другой дремлет с пистолетом в руке и со шпагой на коленях. Кажется, он меня не заметил.
— Вы правильно сделали, что себя не выдали, поспешим, время не терпит, — торопил отец Инносент.
Торопливыми шагами два сообщника поспешили на задний двор, где их ждали приготовленные носилки. Они уложили туда пленников. Матеус проверил, хорошо ли они связаны.
— Не шевелитесь, — предупредил Матеус Армана-Луи и Рено, прежде, чем накрыть их покрывалом, — при первом движении я прострелю вам головы.
В это время, в углу, отец Инносент считал золотые монеты, выданные ему Матеусом.
— Они какие-то легкие, — заметил он, — но мы ведь друзья, я думаю, что между нами не могут быть недоразумений.
Внезапно прозвучавший звук трубы заставил вскочить их на ноги.
— Неужели, это шведы, — со страхом прошептал отец Инносент.
Матеус нахмурил брови и проверил пистолеты:
— Тем хуже для вас, сеньоры, — произнес он, указывая на носилки.
Он быстро переоделся в платье монаха и надвинул капюшон. Решительным движением он отворил ворота заднего двора и, спрятав руки в широкие карманы своего платья, вышел. За ним последовали несколько монахов, несших носилки.
На горизонте занималась заря, но несколько звезд ещё мерцали в небе. В трактире в это время расположился отряд саксонских всадников. Отец Инносент подходил то к одному, то к другому, подливая вино в большие кружки. Он продолжал дрожать и не смел взглянуть в сторону конюшни.
Магнус был уже на выходе, когда Каркефу, проснувшись, произнес:
— Проклятая труба, а ведь я так хорошо спал!
Магнус подошел к носилкам.
— Там один из наших молодых монахов, он заболел лихорадкой этой ночью, — пояснил Маттеус, — помолись за него, брат мой.
Что-то вроде вздоха послышалось из носилок, Магнус отошел. Скоро монахи и носилки скрылись из вида.
Магнус посмотрел им в след и подумал, что скоро и они уедут отсюда. Вернувшись в конюшню, он увидел Каркефу, растянувшегося на сене.
— Проклятая труба, — повторил он и сладко зевнув, закрыл глаза.
В это время отец Инносент сбился с ног, обслуживая саксонских солдат. Наконец те расположились на отдых. Улучив момент, отец Инносент сначала шагом, потом бегом направился к еловому лесу, видневшемуся в полумиле от трактира. Там он нашел весь отряд Матеуса. Большинство монахов уже одели плащи из буйволовой кожи и оседлали лошадей, поджидавших их в чаще.
Другая же часть, к которой и присоединился Инносент, переоделись в костюмы торговцев, путешествующих от ярмарки к ярмарке. Уже не было видно ни монашеских платьев, ни капюшонов. Носилки, сброшенные в овраг, исчезли там.