— Я согласна! — быстро сказала полукровка.
Слишком быстро.
Глава седьмая. Сохраняя равновесие
Веревка оборвалась, когда до подножия обрыва оставалось не менее семи саженей. Клаус повис, удерживаясь только кончиками пальцев. Стараясь не поддаваться панике, он осторожно нащупал ногами выступы в скалистой стене. Удалось. Прижимаясь к камню всем телом, юный дровосек позволил себе немного передохнуть. И подумать. Хотя о чем тут думать? Он в тупике, выход из которого лишь один. Оттолкнуться от негостеприимного обрыва и разбиться в лепешку у ног спутницы, которая, пожалуй, не слишком огорчится этим событием. Единственное, что удерживало Клауса от этого шага, — это нежелание выглядеть в глазах высокомерной аристократки жалким неудачником. Впрочем, был еще один выход. Странно, что он не подумал о нем в первое же мгновение.
Обрывок веревки, привязанной к огромному валуну далеко от края обрыва, все еще висел перед ним, едва не касаясь лица. Клаус освободил одну из рук, схватился за веревку и осторожно подергал ее. Вроде держит. Наступал момент истины. Если он ухватится за веревку обеими руками, то утратит шаткое равновесие, в котором пребывает сейчас. Останется лишь положиться на удачу. Правда, что-то слишком часто она стала изменять ему в последнее время. С чего бы это? Ладно, об этом можно будет поразмышлять после. На досуге. До которого еще надо дожить. Дровосек ухватился за веревку и второй рукой. При этом ноги его сорвались с узкого выступа. Теперь его единственной опорой была веревка, однажды уже оборвавшаяся.
Клаус подтянулся на руках и опять замер, готовый к новой попытке вцепиться в бугристую скалу, если веревка во второй раз его подведет. Не подвела. Тогда юный дровосек продолжил подъем. Через десяток минут он снова был на краю обрыва, с которого начал свой неудачный спуск. Ему хватило сил, чтобы отползти от края подальше. Руки ныли от напряжения. В теле, казалось, дрожала каждая жилка. Отдохнув, Клаус повернулся к урезу обрыва и, свесив голову, посмотрел вниз. Ему удалось разглядеть крохотную фигурку Клауди у подножия. Кричать было бесполезно — слишком высоко, и потому он лишь помахал своей спутнице рукой. Ответного жеста дровосек не дождался. Впрочем, он не особенно на него рассчитывал. И без того было ясно, что помощи от Клауди он не получит. Да и чем она ему могла бы помочь?
Ясно, что выбираться придется самому. Должен быть другой путь в долину. И он наверняка есть, только не столь короткий. Хорошо хоть поклажа осталась при нем. Поначалу Клаус хотел спустить ее на веревке вслед за спутницей, но потом передумал. И, как показала жизнь, решение это было правильным. Поправив лямки заплечного мешка, подтянув ремни, удерживающие за его спиной колчан с луком и стрелами, и топорик, юный дровосек тронулся в путь. Он решил обследовать края котловины, надеясь отыскать среди них тропу, ведущую вниз. Конечно, его слегка беспокоило то, что он оставил Клауди одну, но, с другой стороны, их расставание было столь же случайным, как и встреча, а отношения не сложились. Так что по-настоящему жалеть было не о чем.
Изучение правого края котловины не обнадежило путешественника. За ним простирался все тот же обрыв, теряющийся в пронизанной светом утреннего солнца дали. Юный дровосек не стал проверять, есть ли там более удобный спуск, а отправился к левому краю. Еще на подходе к нему Клаус заметил рассекавшую эту часть котловины расщелину. За ней начиналось глубокое ущелье, и путник решил попробовать пройти им, хотя там было не слишком широко. Похрустывая галькой, которой была усеяна земля, дровосек пробирался несколько часов. Стены ущелья то сужались, почти касаясь широких плеч путешественника, то расширялись. Лучи движущегося по небосводу солнца освещали только верхушки скал, так что большую часть пути Клаус преодолел почти в темноте.
Когда он наконец выбрался из ущелья, солнце начало клониться к закату. Впервые с утра дровосек получил возможность оглядеться. Котловина, в которой он познакомился с надменной спутницей, осталась далеко позади. Перед юношей простиралась совершенно новая для него и потому неведомая страна. Она лежала глубоко внизу, но спуск в нее был пологим. От каменистых пустошей плоскогорья к лесистым холмам и далее — к равнине, где тускло поблескивали лезвия рек в бархатных ножнах лугов и перелесков. Трудно было сказать, та же эта равнина, которая утром открывалась с обрыва, или другая, но Клаус почувствовал, что его неудержимо тянет туда. Тем более что, кроме наскоро съеденного завтрака, в животе у него давно ничего не было. Да и в заплечном мешке тоже.