Татьяна Сахарова
Добрая фея с острыми зубками
— Анна Дмитриевна, — ожил селектор голосом новой секретарши Антонины, — тут почты много накопилось. Я не успею ее сегодня разобрать.
— Почему это вы не успеете? — с трудом сдерживая раздражение, поинтересовалась я.
— Вы же сами велели мне договор напечатать. Сказали, что срочно…
Так, спокойно. Я — солнце, я — большое горячее солнце, и мне наплевать, что моя новая секретарша — наглющая бестолочь! Как можно набирать три часа несчастных десять страниц текста?! Хотя, конечно, с такими акриловыми ногтями удивительно, как она вообще по клавишам попадает.
— Несите почту ко мне, — процедила я сквозь зубы. Спустя секунду худосочная дылда, величественно продефилировав по кабинету, сгрузила мне на стол ворох пакетов и конвертов.
— Анна Дмитриевна, сегодня мне нужно уйти пораньше, — томно сообщила она с высоты своего почти двухметрового роста.
— С какой радости?! — вскипела я. Без году неделя в компании, а уже отмазки начались. — Кажется, вы должны были напечатать договор?
— Он уже почти готов.
— В таком случае считайте, что я вас тоже почти отпустила.
Секретарша надменно вздернула к потолку курносый нос, сделавшись от того еще более длинной и нескладной. Наверное, именно в таких ситуациях рождаются притчи о начальниках-самодурах. Громко хлопнув дверью, девушка гордо удалилась.
Что за напасть такая? Мало мне проблем с разводом, так еще и моя любимая, прошедшая огонь, воду и медные трубы Варвара Михайловна упросила отпустить ее на пенсию. Какой идиот решил, что секретарша должна быть непременно молодой, длинноногой и тупой?
Варвара Михайловна работала с моим отцом еще со времен его звездного партийного прошлого. После развала системы, занявшись вплотную организацией собственного бизнеса, папочка, естественно, не забыл и о своей верной помощнице. А когда после окончания института я пришла работать в его компанию, упросил Варвару Михайловну стать моим секретарем и старшим наставником.
С тех пор уже немало воды утекло. Я давно не нуждаюсь в старшем наставнике, прекрасно справляясь с обязанностями вице-президента инвестиционной компании. Безусловно, столь высокая должность в достаточно молодом возрасте вовсе не является результатом общественного признания моих заслуг и талантов. Но ведь если компания находится в частном владении, а хозяином является собственный отец, то вполне логично, что единственная наследница семейных капиталов тянет с ним трудовую лямку практически на равных.
За годы совместной работы Варвара Михайловна стала мне практически родным человеком. Ей одной позволялось повышать на меня голос, причем делала она это почти каждый день, когда я, заработавшись, напрочь забывала пообедать. Ей первой доводилось узнавать все мои новости на личном фронте. Когда я хворала, то именно добрейшая Варвара Михайловна таскала мне банки с малиновым вареньем, в то время как родители и бывшие мужья занимались своими куда более важными делами.
И вот теперь на секретарском месте перед дверью моего кабинета третий день гремит костями тощая каланча, присланная по блату. Причем меня заверили, что это самая достойная кандидатура. Ну, на хрена мне, спрашивается, ее оксфордский английский, если она по сорок минут варит кофе и потом подает его с видом английской королевы?!
Я принялась вяло ворошить принесенную корреспонденцию, без колебаний отправляя в мусорную корзину бесчисленные конверты с рекламой. Нет, лично я ничего против рекламы как таковой не имею. Просто зачем заваливать серьезную инвестиционную компанию проспектами, в которых предлагается закупить эксклюзивные итальянские колпаки для автомобилей или пригласить клоунов на детский утренник? В отдельную стопочку я откладывала всевозможные счета, чтобы передать их потом в бухгалтерию. Нашлась парочка писем и для юристов.
Один конверт неожиданно привлек мое внимание. Не то чтобы в нем было что-то необычное, но в отличие от другой макулатуры, адресованной нашей компании, на этом послании значились моя фамилия и инициалы. Притом адрес отправителя отсутствовал. Впрочем, не было также ни марки, ни почтового штемпеля. Я надорвала конверт, и из него выскользнул небольшой листок, на котором каллиграфическим почерком было выведено:
«ХРАНИ ТЕБЯ ГОСПОДЬ!»
Что за глупость? Мало мне безмозглой рекламы, так тут еще и бога приплели! Неужто мною решили пополнить ряды поборники какого-нибудь псевдорелигиозного течения? Ну уж дудки! Не по адресу, господа, обратились, совсем не по адресу!
Я уж было собралась отправить конверт в корзину вслед за рекламными проспектами, но взгляд опять зацепился за листок с посланием. Все же странно, что неизвестные сектанты пишут воззвания от руки, а не присылают отпечатанные цветные агитки. Мгновение поколебавшись, я извлекла из конверта его содержимое и тут же недоуменно уставилась на четыре черно-белые фотографии, отпечатанные, по всей видимости, давно, поскольку бумага местами уже успела покрыться желтизной.
Качество снимков отвратительное, но тем не менее на первой фотке вполне различимо лицо женщины, толкающей перед собой детскую коляску. Несомненно, это моя мама, только еще совсем молодая. И коляска тоже моя. Я хорошо знаю эту добротную гэдээровскую коляску по другим фотографиям из семейного альбома. Только вот этого кадра в нашем домашнем архиве что-то не припомню.
На втором снимке — под елкой несколько девчушек в белых пачках исполняют танец маленьких лебедей. Крайняя справа — я. Родители любят рассказывать семейное предание о том, как четырехлетние лебедушки в детском саду попеременно наступали друг другу на ноги и в конце концов дружно рухнули прямо под ноги Деду Морозу. Последнему долго потом пришлось успокаивать коллективную истерику. Но ни одного кадра с этого праздника я никогда не видела. Возможно, родители забыли тогда захватить с собой фотоаппарат.
Еще одна фотография. Я, чуть постарше, кормлю котенка. Судя по очертаниям попавшего в объектив подъезда, дело происходит возле нашего старого дома.
Мы выехали из панельной многоэтажки, когда мне было лет двенадцать, но на снимке мне не более шести.
Последний, четвертый кадр запечатлел большой школьный двор с толпой нарядных первоклассников. Резкости на фотографии нет почти никакой, лица различить невозможно, зато виден огромный букет роз. Такого шикарного букета не было ни у кого, кроме меня. Я даже запомнила, как больно впивались тогда шипы в мои ладошки. Родители слишком поздно сообразили обломать колючки.
Откуда взялись эти фотографии? Возможно, конечно, их забраковали когда-то, не желая уродовать семейный альбом низким качеством снимков. Но зачем тогда сохранили? Кто мог прислать мне кадры, которым почти три десятка лет?
Надо будет при случае расспросить родителей, решила я и запихнула фотки вместе с конвертом и рукописным посланием в верхний ящик письменного стола.
— Анна Дмитриевна, — донеслось в этот момент из селектора, — тут к вам… — Договорить секретарша не успела. Дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге материализовался мой второй бывший муж.
Весь внешний вид Генки говорил о весьма воинственном настроении экс-супруга, что незамедлительно подтвердил его пронзительный крик:
— И не надейся весь дом захапать! Это имущество нажито в браке и потому подлежит разделу!
— С какой стати? — непринужденно отозвалась я.
— Мы его вместе строили!
— На деньги, которые давал мой папа. Что-то не припомню, чтобы ты оплатил из своего кармана хотя бы один счет!
— Я?!. Я платил за озеленение участка… И вообще, ты же знаешь, я все вкладывал в развитие бизнеса!
— Не смеши! Где были бы оба твоих ресторана, если бы я все эти годы не заносила твою жопу на поворотах, пока ты, кобелина позорная, по саунам с девочками шастал?!
— Какие сауны? Какие девочки?! Это еще совсем не факт, что хламидии ты подцепила от меня!
От такого заявления меня затрясло. Именно этот приговор гинеколога поставил два месяца назад жирную точку в семейной карьере моего супруга. Наш трехлетний брак уже давно трещал по всем швам. Я, постоянно занятая на работе, с ослиным упрямством делала вид, что не замечаю ни поздние приходы Генки, ни его частые командировки. Какие, интересно, командировки могут быть у владельца двух ресторанов?