Принцесса Энниолла сладко потянулась на своем ложе и, еще не открыв глаза, радостно улыбнулась новому солнечному дню (а другие и нечасто бывают в эту пору в королевстве), отбросила одеяло и полог и, в одной ночной сорочке, босиком проскользнула к окну, вдохнула напоенный ароматами воздух и радостно засмеялась своим хрустально-чистым девичьим смехом — на подоконнике крутился белый голубь с привязанной к лапке записочкой. Принцесса протянула ладони, и голубь доверчиво вскочил прямо на них, торопясь отдать свою ношу в столь дивные ручки…
Энниолла отвязала свиточек, нетерпеливо развернула его и прочла:
«Милая моя, любимая принцесса! Как же я счастлив, что скоро увижу тебя, смогу припасть к твоим коленям, нежно-нежно обнять твой стан и поцеловать твои глаза и локоны!!! Сколько счастья и радости быть рядом с тобой и как печально не видеть тебя! Кажется, что свет меркнет, а жизнь — теряет всякий смысл. Словно серая пелена опускается на леса и поля, день превращается в ночь… Целый месяц я не видел тебя, милая моя, несравненная, любимейшая Энниолла! Но уже завтра наш караван вернется в родные места и я буду под твоими окнами ждать, когда ты спустишься ко мне и озаришь мою жизнь сиянием высшего счастья — нашей светлой Любви! Навеки твой, Гийом».
Прочитав письмо, княжна опять звонко и счастливо рассмеялась, нежно поцеловала его несколько раз, представив, как писали эти чудесные строки тонкие пальцы любимого, а потом, прижав свиточек к сердцу, закружилась по комнате в па прелестного веселого танца. В дверь постучали и принцесса, уже по шагам узнавшая свою старую добрую служанку — поверенную во всех её сердечных делах, звонко воскликнула: «Заходи скорее, Жаннетточка! Смотри! Он опять написал!!!» — и передала ей записку, которую добрая женщина, не читая, с улыбкой вернула назад — ведь ей было достаточно просто смотреть на веселье своей госпожи, годившейся Жаннетте в дочери и любимой не меньше, чем дочери родные.
— «Деточка, ты все-таки поедешь сегодня к Учителю?» — все еще улыбаясь, спросила служанка (без присутствия посторонних все условности были излишни)
— «Конечно, милая Жанетточка!!!» — прощебетала принцесса: «Я уверена, мой добрейший Артефакт обязательно придумает или уже придумал, как нам с Гийомом быть вместе, но не рассердить батюшку и матушку!»
— «Но сегодня неважный день для поездок, милая!» — слова Жаннетты звучали, впрочем, не совсем уверенно — ведь ей уже передалась часть восторга юной леди: «Сегодня весенний День Травяных Богов, а они не любят, когда в этот праздник люди путешествуют без крайней нужды и мешают им украшать травяной мир. Может быть, все же завтра?»
— «Завтра приедет ОН! Я не могу ждать ни одного часа! Сразу после завтрака мы помчимся в Тутовую рощу! Ты ведь поедешь со мной, ведь правда? Мы вместе услышим, что придумал старый наставник, ведь я ему уже писала про свои надежды!» — Энниолла своими глубокими серыми глазами, чей взгляд проникает в самую душу, все с той же обворожительно-радостной улыбкой глядела на служанку — а та засмущалась:
— «Понимаешь, милая, я и рада бы, да не смогу. Представь себе, у нашей Первой Камер-Дамы (тут Жаннетта саркастически скривила рот) заболели сразу несколько служанок, а поскольку она скоро уезжает на охоту к морю, ей срочно нужно, видите ли, чтобы кто-то присмотрел за её собачками, а я как раз попалась ей под руку. Отказаться я не могу — Зиорра за это может лишить меня места или перевести на свинарник или еще куда-нибудь. А как я тогда буду видеться с тобой, моя милая?»
— «Ну конечно, Жаннетта, конечно!» — принцесса ничуть не расстроилась (ведь на груди лежало ЕГО письмо, и, поэтому, все неприятности казались не больше, чем милыми пустяками): «Поухаживай пару дней за этими собаками этой Зиорры! А потом вернешься ко мне! А сейчас скажи — ты ведь уже приготовила свои булочки, которые я так обожаю? Приготовила! Спасибо тебе, Жаннетточка! Вот сейчас скушаю их — и в путь! Когда будешь спускаться, то передай солдатам, что они мне не нужны — я возьму с собой только двух лакеев, горничную Алиту и возничего!»
После завтрака простая зеленая карета уже стояла под окнами покоев принцессы, но рядом, монументально возвышаясь на своем старом жеребце, хмурил брови сам Князь Андигон. Увидев спускающуюся по лестнице дочь, одетую в бежевую амазонку, изумительно шедшую к её собранным в «косу-корону» волосам, он все же, как ни был обеспокоен, не смог сдержать улыбку — настолько мила была его принцесса, гордость за которую переполняла сердце правителя: