Полной противоположностью ей смотрелась все еще пребывавшая без сознания Энниолла — её прелестное (и тоже аристократически утонченное) лицо хранило именно то непередаваемое очарование, а фигура — такую соразмерность и мягкую грацию, которые в обычной жизни (а не в нашей сказке) обычно наводят мужчин на навязчивые мысли о необходимости создания крепкой счастливой семьи, о прелестных светловолосых детях, так похожих на обожаемую маму-ангела… А про ручки принцессы, про её нежные умелые пальчики, так бесподобно перебиравшие струны лютни — и вспоминать не стоит. В общем — куда там дешёвой пошлой красоте Зиорры со всеми её декольте!
Понимала ли это сама колдунья, не известно, но даже вид связанной и находящейся на грани гибели соперницы не вызвал в ней восторга — а только еще большую ярость. Желая насладиться страхом жертвы, Зиорра с утробным рыком метнулась прямо к Энниолле и поднесла к её прелестному носику флакон с каким-то сильно пахнущим зельем:
— «А-пчхи!» — нежно промолвила принцесса, открыв свои ясные глазки.
— «Будьте здоровы!» — тут же радостным хором (в шесть глоток) отозвались тролли-мутанты: «Не болейте!» («Больные люди — невкусные!» — счел нужным добавить туповатый Тахрир).
— «Где я? Зиорра! Это ты?! А кто эти несчастные существа?» — княжна с удивлением огляделась вокруг, потом привстала, приложила ко лбу прелестный пальчик и вдруг, в один миг, все вспомнила и поняла:
— «Вы заплатите мне за это, Первая Камер-Дама!» — властности, прозвучавшей в голоске Энниоллы, мог бы позавидовать сам Император: «И вам, несчастные создания, тоже не миновать наказания, если вы немедленно не доставите меня в замок моего отца!»
— «Ругаетца!» — обеспокоено прокомментировал Тахрир и скромненько так заикнулся: «Прынцесса! Можно тебя попросить не ругаться? А то от ругани разольется желчь и твоё мясо будет немного горчить!»
— «Заткнись, мохноногий, а то сам на закуску пойдешь!» — не оборачиваясь к троллям, ответила вместо принцессы Зиорра, а потом сладко улыбнулась Энниолле, хищно блестя золочеными клыками:
— «Энни, девочка! Твой папочка далеко, любимый твой тоже (хотя очень сомнительно, что он смог бы тебя даже от одного пьяного хулигана защитить — скорее тебе бы пришлось за него впрягаться!), так что тут — только я и вот эти вот милые зверушки, которым, после того, как вдосталь с тобой натешусь, и отдам твои косточки, потрошки, ну и прочее, что от тебя останется!» (тролли на заднем плане аж запрыгали от восторга). «А теперь я наложу на тебя страшное заклятие — пред тем как нырнуть с тобой в глубину вот этого вот замечательного оврага» — Зиорра подняла руку и, гипнотизируя жертву змеиным взглядом, сделала шаг вперед…
— «Остановись, колдунья!» — спокойный негромкий голос, тем не менее, не услышать не мог и глухой — он не просто звучал в эфире, а проникал прямо в мозг: «Тебе не удастся сегодня нарушить спокойствие Магической Границы своими злыми чарами!»
На противоположной стороне оврага, саженях в ста от места, где едва не свершилось страшное злодеяние, из тумана высилась фигура конного рыцаря в иссиня-черных доспехах и полном вооружении. Лошадь, также укрытая в сплошной тёмный доспех, по брюхо тонула в текущем, словно река, тумане (обычном — белом). Рыцарь смотрел прямо на Энниоллу, Зиорру и оторопевших от страха троллей, но в разрезе полуоткрытого шлема не было ничего, кроме клубящейся темноты, и лишь в районе глаз выделялись еще более темные неподвижные пятна-провалы.
— «Кого я вижу! Черный Рыцарь собственной персоной! Их Сэрство лично в Патруле! С чего бы такая честь рядовому кусочку Провала Судеб?» — тон Зиорры был чрезвычайно ехиден и совершенно бесстрашен — даже по её расслабленной позе было видно, что рыцаря она совершенно не боится (глядя на хозяйку и тролли заметно приободрились, а вечно голодный Тахрир пробормотал что-то типа «… и конина тоже очень неплоха, даже старая…»)