Ведь Ивлиевой развлечения нужны,
литературный фонд на это.
Мы с ним погреемся в Крыму, не жаль казны, –
в судах расхолодило лето.
О, судей «независимость», нам жить даёшь,
стабильно нет на нас управы,
а чуть что: деньги извели на молодёжь, –
культурные пусть знает нравы.
На эпиграммы не привыкли отвечать?
Мы реем над ямбохореем,
украсть велит в активе круглая печать,
на зависть делать то умеем.
Для популяризации никчёмных книг,
но издаваемых по блату,
отнимем деньги мы у матерей и вмиг
свершим Дорожкиной доплату.
Девиз наш: лишь того, кто лучше, не издать!
Пусть настоящие поэты
обиду будут ощущать, на то плевать,
ведь сыты мы и приодеты.
Но то – вершина айсберга! Подводный мир
наш подкупной, и этим дорог…
Цинизм Тамбовский так логичен: подкорми…
и вирши выйдут из задворок».
Подслушал монолог начальства я не зря,
всё Конституции согласно.
Такой ведь наглости нет даже у царя,
продолжу раскрывать опасность.
Чтоб бесталанным членами Союза стать
нужна предвзятая поддержка,
пока за них – властей Тамбовская печать
и телевидений тележка.
И вот сопредседатель, первый секретарь,
московский критик в списке сметы,
предвзятость вновь вознесена во всём! Как встарь,
вздыхают местные поэты.
По смыслу всё предназначалось лишь для них…
чиновничество же решило:
бюджет себе, Дорожкиной и тем, кто лих,
часть – для российского страшила.
Три года возмущался автор этих строк
мошенничеством, беспределом,
но соучастников средь власти круг широк –
бюджетом мафия владела.
Несправедливостью отринутый поэт
попался в зубы той акулы,
что ест всегда лишь тех, несёт в себе кто свет,
не зря же вирусы к ней льнули,
коррупцией в законе власти заразив.
В подводном озверелом мире
ей легче наживаться без альтернатив,
чтоб с жиру равной быть транжире.
Под видом фестиваля, тайно, воровски,
ублажив фальшь, присущей «приме»,
умаслив приглашённых из Москвы-реки,
она амёб в ту лужу примет
вне конкурсов, в макулатуру превратив
Бюджет, известность – в эйфорию.
Дорожкина за «пыль в глаза» (герой почти), –
Врёт Википедии как змию,
для каковой лишь книг количества важны.
В Тамбове издают за «славу»,
что дарят за подхалимаж и блат чины,
поэтам же дают отраву,
невидимую в мутной порченой воде.
Ликует бешено угроза,
что инфузории начнут царить везде,
назло правдивости прогноза:
«В болоте затхлом упомянутый Союз
оставит троп следы да рожки.
Наседкин пошл сполна, в пороках не кургуз, –
закуска той сороконожки».
Дорожкинской «Тропинкой» многоножку звать,
исчадие то блата, Ада.
Взаимной меной премий стали награждать,
так целесообразно, надо!
.
Однако взбунтовался Лермонтов в Раю,
его ведь имя оскорбили:
за блат, за стихоплётство вирш, – в его краю
Знобищеву с ним погнездили.
Фальсификацию одобрил Кузнецов:
«С бюджетом кто «на ты» – двулицы!
Дорожкина – кукушка для своих птенцов,
«Тропинки» члены – проходимцы.
На премии вне конкурсов пусть их суют,
им думать незачем учиться:
да не испортят мыслями в стихах уют,
их жизнь во лжи – бюджет-таблица…
С горы бюджета сбрасываем грязь болот
и родником зовём теченье.
Дискредитации не нужен поворот,
сравнение – есть отвлеченье.
Закрыли мы бездушной фальшью родники
«чужой» поэзии и прозы,
законам, разуму и сердцу вопреки
в почёте вирши безголосы».
В Союзе, что писательским зовут, – лишь ложь,
потворствуют обману члены,
итоги круглого мошенничества сплошь
для литераторов плачевны.
«Стилистика нарушена ведь не у нас», –
Дорожкина меня винила.
У полуграмотной не ночевал Пегас,
не мог он сесть в бездумье ила.
А председатель комитета культа лжи
Тамбова Фёдоров – шестёрка
бюджетной мафии, доволен, что изжит
я Ивлиевой мародёркой.
Из эСКа Старчикова ложь и клевета
фальсификацией хлопочет
признать, что лень его, как и суда, люта,
бессовестность темнее ночи.
Руководитель связи с бесами Бычков:
«Мы мафии все деньги дарим,
считая ревизоров за лишь дураков,
мечтаем о Российской гари.
Тамбова радио поддерживает нас,
особенно слуга Шмелёва.
По нраву ей и порнографоман Niknas,