Третьей же особенностью титула был он сам. Олифей Луун так трясся в моем присутствии именно из-за «врага всего святого». Титул производил на разумных нехорошее впечатление. Интересно, с чего бы?
— Мач! Мы составили маршрут! — прекрасные девы махали мне руками и улыбались ртами так, что я понял — предстоит долгая и вдумчивая проверка.
Эх, вот прямо мечтал всегда зарыться в кучу газет посреди дикого леса под бутерброды из капибары. Подспудно.
Глава 2
Монахини были неприятными. Может быть, роль играло то, что они все как одна были эльфийками. Худыми, скелетообразными, с вытянутыми от постов лицами, в чересчур свободных одеяниях черного цвета, из-за чего напоминали зловещих призраков. Может быть, чересчур негативное впечатление складывалось от того, что они еще были и мертвыми, но я, честно говоря, не смог бы отличить мертвую эльфийскую монахиню от живой. Разве что по цвету кожи.
— Матильда, лечи!!
— Нееееееет!!
— Хсссс….!
— Лечи, дура!!!
— Уберите её от меняяяя!!
— Хррр. ссссааасссс!!
— Лечи, кому говорят!!
— Так нельзяяя!!
— Дайте я ей втащу!! Тами, пусти! Ну Тами! Ну пустииии!!
Последнее орала Саяка, и она была права. Очень права, прям как никогда в жизни. Из последних сил удерживая энергично рвущееся к жрице тело монахини-зомби, я в очередной раз подлечил себя, давая мысленное обещание как следует выпороть блондинку, которая, как оказалось, страдает монахинефобией. Вот только молот достану, шарахну умертвие по голове… пару десятков раз, а потом займусь капризулей. У неё сейчас как раз идеальный размер точки для наказания!
Осуществить зловещие замыслы не вышло. Гниющая расползающаяся плоть вырывающейся зомбятины вспыхнула мягким солнечным светом, а её носительница судорожно выдохнула, на краткий миг обмякая в моих объятиях. Затем, перед тем как монстр снова смог собраться с силами, Матильда Шлиппенхофф вторично использовала на нём своё лечение, от чего сухая подгнившая мумия наконец-то издохла. Жрица всхлипнула, оседая на пожухлую траву, но собраться с духом ей не дали. Так же как я удерживал нежить, так и Тами держала Саяку, рвущуюся причинить вред здоровью, чести и достоинству нашей пугливой жрицы.
А затем гномка выпустила кракена, так сказать. Нет, ну а что? Саяка сейчас очень худенькая, вещи на ней висят, зла как черти кто — вылитая монахиня, правда те лишь шипят и хрипят, а великая мудрица изволят ругаться черными словами между пинками, ударами и укусами, обрушившимися на нашу штатную целительницу. Мы с Тами наслаждались зрелищем, несмотря на то что окружающий антураж в виде окрестностей полуразвалившегося монастыря, кладбищенских крестов и пасмурного неба, был немного невеселым.
Свою точку зрения мудрица доносила доходчиво. Мы, после месяца пешего пути, делаем недельный крюк для того, чтобы оказать безвозмездную дружескую услугу Матильде, подняв её уровень до минимально сопрягаемого с нашим отрядом, терпим муки и лишения, укусы и удары очень даже высокоуровневых монахинь-зомби, а блондинка, видите ли, чувствуют глубокий моральный дискомфорт из-за того, что ей предполагается использовать своё исцеляющее заклинание для нанесенияурона нежити?! Да еще и боится её?! Да еще и находясь под её, саякиным, «выбором дамы»?!
Гнев мудрицы был безбрежен как океан и вразумляющ как первые месяцы самостоятельной жизни очного непьющего студента.
Побои легкой, но частой степени тяжести чем-то задели струнки души нашей доброй новой попутчицы, от того она, почуяв в грудях зов к бою, пообещала быть лучше чем вчера, а затем, сжав всё, что у неё сжимается, приступила к лечению неосторожно подошедшей к нам монахини, в результате чего и пришлось устраивать танцы с саблями, пытаясь переключить агрессию потревоженного монстра на меня. Но, так или иначе, вскоре у нас дело пошло на лад — Матильда, пользуясь удвоенными характеристиками, наносила бедным трупам 60-го уровня просто слонячьи повреждения, от чего хватало одного-двух исцелений, бегающая за ней Саяка своей «аурой радости» исправно восстанавливала девушке ману, я танковал, а маленькая гномка работала на подхвате и подстраховке, следя за тем, чтобы очередная неживая швабра не насела на нас в самый неудобный момент.