Начальник был очень зол. Он ругался, грозился, обещал всех уволить или, наоборот, лишить зарплаты на год вперед, но сделать ничего не мог. К вечеру их все-таки оттащили в крохотный городок, где они смогли взять еще более крохотную комнатку в придорожной гостинице, одну на двоих.
Сердитый Начальник выложил на тумбочку зубную щетку и пасту, бритву в дорожном чехле, какую-то тоненькую книжонку, и носовой платок из кармана. Переоделся, сел на кровати и нахмурился. Тихонько булькал старый грязный чайник, за окнами проезжали припозднившиеся автомобили. Папа тоже сидел на кровати, и молчал. И очень жалел, что он сейчас здесь, а не дома!
В звенящей тишине шлепнулась на пол книжка Начальника. Он рассеянно поднял ее, на пол тихо скользнула старая потертая открытка. Улыбчивые зайчонок и медвежонок тащили по заснеженному лесу большую коробку с тортом. Витиеватыми, заковыристыми буквами сверху было выведено «С новым годом!».
– Эх…
Папа повернул голову. Он никогда не слышал, чтобы Начальник так печально вздыхал. Он часто фыркал и охал, и вообще был довольно шумный. Но никогда еще папа не слышал в его вздохе столько грусти.
– Очень старая открытка, – сказал он, больше из вежливости.
Еще с минуту в комнате было тихо.
– Я, когда был мальчишкой, – вдруг заговорил Начальник – больше всего зиму любил. Я уезжал в деревню, к бабушке с дедушкой. Катался с оврагов на санках, промокал насквозь, даже валенки выжимать можно было. С мальчишками бегал на озеро, раскатывал лед. Коньков у нас не было, но мы разбегались по снегу и катились на ногах по ледяной дорожке! А дома всегда были горячие пирожки, прямо из печки. С квашеной капустой, с домашним повидлом. Вечерами я залезал на печь, заворачивался в одеяло и смотрел, как дед ложки строгает. Или ульи делает. Все мне интересно было! Ну и елку наряжали, во дворе, живую. А потом я в институт поступил. Некогда стало в деревне на санках кататься… Эту открытку мне старики на третьем курсе прислали. Сколько лет уж прошло – а как на поезде еду куда-то, с собой беру. Все кажется, что выйду из поезда – а там деревня родная. С пирожками. Эх…
А потом папе пришлось очень долго удивляться. Потому что его тяжелый, шумный Начальник встал, шумно переоделся, тяжело собрал вещи, и они пошли на вокзал. А там он долго и громко ругался и требовал, потому что «Если только я не попаду домой на Новый год, то яяяяя…. то вам всеееем!!!». И пригрозился жить прямо посреди вокзала до тех пор, пока их не доставят обратно.
Под утро они сели в проходящий мимо поезд, в купе проводника. И всю дорогу молча смотрели в окно, как сгущаются тучи, как завывает и кружится метель, как леса и поля покрываются свежим, пушистым, сверкающим снегом. На прощанье Начальник молча пожал папе руку, порывисто и тепло заглянул в глаза, вернул смятый носовой платок и не оборачиваясь поспешил к стоянке такси.
Темное небо было усыпано крупными жемчужинами звезд. Луна высеребрила пушистые шапки на кустах и деревьях, редкие снежные искорки вспыхивали в ее свете и медленно опускались на безлюдные улицы. Окна домов светились ярче и теплее обычного. Люди встречали и обнимали гостей, рассаживались за столы и наполняли бокалы, включали любимую музыку или просто разговаривали, шутили и смеялись.
Нарядная, румяная мама поправляла перед зеркалом прическу. Она закрутила длинные волнистые волосы в высокий пучок, и отдельные пряди спускались из него на шею и плечи. На ней было легкое серебристое платье, и она была похожа сейчас на добрую и ласковую Снежную королеву. Арина заворожено наблюдала за скачущими на елке огоньками – да так и задремала с Дедом Морозом в обнимку, свернувшись калачиком в уголке дивана. Артур перенес ее на свою постель – чтобы не разбудить ненароком в полночь, тихонько прикрыл дверь и пошел на балкон за компотом, он уже должен был остыть, как раз к столу.
Ли и Лу надели свои самые любимые пижамы, с забавными пингвинчиками, и яркие теплые носки. Мальчик повесил зеленую мишуру на шею, вместо галстука, а девочка зацепила красную за короткие хвостики, и оба они блестели теперь не меньше чем елка.