Некоторое время назад Вячеслав все же решил испросить совета у старшего брата, прислал в Ромны письмо, воинственное и непримиримое, в котором спотыкался на самых элементарных понятиях и законах революционной борьбы. Давало себя знать более чем поверхностное знакомство с марксизмом. Ювеналий невольно припомнил, как еще в Харькове, имея за плечами неполных девятнадцать, просиживал ночи над «Капиталом» Маркса, вспомнил, какой школой революции стали для него тюрьмы. Но в ответе всего не напишешь, приходится думать и о цензуре. Поэтому он отвечал брату осторожными намеками, надеясь на встречу с ним, а еще больше — на его умение читать между строк. Однако не получил из Киева ни строчки, и это подозрительное молчание беспокоило Ювеналия. Как там в Киеве? Вот-вот должен был состояться съезд представителей социал-демократических организаций крупных городов России. Кто будет на съезде от киевского «Союза борьбы»? Мария побывала в Киеве, привезла Ювеналию приглашение на собрание «Союза». На нем должен быть выработан порядок ведения съезда и избраны делегаты. Борис Эйдельман очень жалел, что Ювеналий не может поехать на съезд, он уверен, что «Союз» единогласно избрал бы Мельникова делегатом. Но Ювеналий понимал, что это для него сейчас невыполнимо. Впрочем, «Союзу» теперь есть из кого выбирать, умных и авторитетных людей в организации достаточно. Намного важнее, кто будет работать над программой будущей партии. Бесчисленное множество вопросов, которые волнуют, не дают покоя, они находят тебя даже на реке, даже когда ты стоишь над прорубью с острогой…
— Ищешь новых болезней на свою голову? — сердилась Мария. — С твоим ли здоровьем в такой мороз рыбачить?
— Одной болячкой больше, одной меньше, — беспечно улыбнулся Ювеналий. — Хочется вспомнить детство. Знаешь, когда я последний раз ходил с острогой на реку? Еще когда учился в реальном.
— Только уж вы, пожалуйста, не задерживайтесь, — просила Мария Самичко. — Сами ведь, Иван, видите, он едва-едва оправился.
Ушел Ювеналий на реку, а Мария уже жалела, что отпустила, не настояла на своем. Обещал быстро вернуться, но пробил десятый час, а его все нет. Уложив Бориса, вышла на крыльцо: вокруг только белый снег. Растопила в грубке: Ювеналий придет с мороза. Наконец под окнами заскрипел снег. Мария радостно кинулась к двери, а навстречу ей с шумом жандармы. Хотя и привыкла она к неожиданностям, к обыскам, но уж слишком внезапно это было теперь, да еще и среди ночи. Жандармы разбудили Веру, мать, сестру Марии Олену, которая гостила у них, перепугали ребенка. У каждой двери встал жандарм, а возле грубки даже двое: чтобы никто бумаг в огонь не кинул.
— Где Мельников? — полковник красовался, приподнимаясь на носках лоснящихся сапог.
— Рыбу ловит.
— Знаем мы эту рыбу. Ловит он рыбу хорошо, да по там, где нужно. — И к жандармам: — Начинайте обыск.
Прежде всего кинулись к столу:
— Где письма? Немедленно — письма!
Из комнаты в комнату так и неслось:
— Письма! Письма!
Жандармы копались в постелях, даже детскую кровать не оставили в покое, каждый листок бумаги несли полковнику. Искали не только в комнате, которую занимали Ювеналий и Мария, искали по всей хате. И недаром. Искали письмо от Вячеслава, а нашли «Рабочую газету», первый номер, отчет киевского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», воспоминания Веры Мельниковой о революционной юности и два революционных стихотворения. Домой Ювеналий и Иван возвращались с немалым уловом и добрым настроением. Издали, увидел Мельников — в хате топится.
— Рыбки сейчас пожарим, — сказал он. — Хочешь не хочешь, а придется тебе зайти.
— Нет, Ювко, как-нибудь в другой раз полакомимся рыбой. Уже полночь, а мне до света на работу.
Попрощались на перекрестке. И вовремя. Не доходя до ворот, Ювеналий увидел знакомые темные фигуры. Давно не виделись… Жандармы уже торопились ему навстречу. Пошарили в карманах, в корзине с рыбой, едва ли не каждой рыбине в пасть заглядывали. Он стоял спокойно. Привычная процедура.
У него с детства не было характерного для обывателя страха перед мундирами, а теперь — тем более. Давно он уже не скрывал своих убеждений, не играл в наивного ягненка, и жандармы, по крайней мере ромненские, отдавали ему должное.