Потом он встревоженно взглянул на свою жену, опасаясь, что она не согласна с его мнением. Однако женщина улыбнулась и сказала в подтверждение того, что сказал ее муж:
— Да, да… К чему спешить… Незачем… Ведь ты нас совсем не тяготишь своим присутствием.
Прошли дни, уста Али обосновался у муаллима Ибрагима в гостиной, и супруги стали называть ее не гостиной, а комнатой уста Али. Больше никто не думал о его уходе. В знак того, что этот дом окончательно стал родным для Али, он поставил свой будильник на буфет в зале и сказал смущенно:
— Позвольте поставить его здесь, чтобы мы все трое могли им пользоваться. Это единственное, что пожар мне оставил. Я получил его в наследство от отца. Он очень точно и верно идет и никогда не останавливается, не убегает вперед и не отстает.
Все трое рассмеялись, и будильник занял свое место на буфете, издавая тихое и размеренное тиканье, очень похожее на биение сердец обитателей дома, чей челн тихо и спокойно плывет по течению. Так тихо, как будто и не движется. Он скользит медленно и спокойно по течению времени, а пассажиры его как будто и не чувствуют, как проходят ночи и следуют друг за другом дни.
Годы шли, и будильник вместе с ними продолжал отсчитывать секунды в тихом доме, а челн продолжал двигаться, и три пассажира его становились все старше и старше. Можно сравнить и по-другому: они были как три дерева, что оказались по соседству друг с другом — поровну поделили между собой плодородие земли. Каждое росло по-своему, получая свою долю воды, солнечного света и воздуха, пока не подобралась к ним старческая дряхлость и не стали падать их листья.
Из троих для муаллима Ибрагима раньше всех наступила старческая дряхлость, и прежде других начали опадать его листья. Сгорбилась его спина, стал дрожать голос, побелели волосы, тяжелой стала походка, силы уменьшились, хотя пальцы остались такими же искусными пальцами художника.
Что касается ситт Закии, то она располнела. Тело ее обрюзгло. Но чем больше старела она, тем добрее становилась ее душа и тем отзывчивее и нежнее становилось ее сердце. Она еще больше любила людей, еще лучше к ним относилась. И, как всегда, старалась найти оправдание их ошибкам, жалела их и чувствовала к ним нежность и сострадание.
А вот уста Али эш-Шахт оставался тем же верзилой, что и был, сохранил свою силу и был все так же громаден телом. Его мускулы остались такими же твердыми, а спина ничуть не согнулась. Он остался таким же крепким и широкоплечим.
Прошло двадцать лет со дня того пожара. Двадцать лет Али жил в этом доме, как член семьи, и все плыл мягко и спокойно челн с тремя пассажирами, в жизни которых не происходило ни малейших изменений, пока однажды один из пассажиров не достиг наконец конца своего пути и не соскользнул с челна.
Муаллим Ибрагим умер. В этот день с утра он чувствовал какую-то усталость, но, как обычно, пришел в мастерскую. В полдень, однако, он вернулся домой и сказал жене, что слегка утомился и ему нужно немного отдохнуть. Он прилег на постель и вдруг побледнел, тело его ослабело. Он заметил встревоженные взгляды жены, нежно улыбнулся и спросил:
— Что тебя волнует?
— Ты выглядишь необычно. Нужно позвать к тебе врача.
— Нет, нет… Не стоит, пустяки… Я просто хочу отдохнуть, ничего больше.
Он взял жену за руку и нежно пожал ее. С нижнего этажа дома донеслись звуки флейты дяди Бихниса, издававшей радостные вопли. Хозяин флейты одряхлел, но не одряхлела его флейта и не стали тише ее вопли.
Жена прошептала, улыбаясь:
— Слышишь эти вопли радости? Они все такие же. Каждый день нашего замужества был днем свадьбы.
Мужчина приложил ее руку к губам и запечатлел на ней поцелуй благодарности. Затем глаза его закрылись, и душа отлетела к небесам, спокойная и умиротворенная, такая же, какой она была на земле, — непритязательная и довольная.
Когда Ибрагим умер, уста Али съехал из этого дома и снял себе комнату в доме неподалеку. Он продолжал выполнять свою работу в лавке и мастерской, погруженный в молчание, как и при жизни Ибрагима. Управление лавкой перешло в руки вдовы. Минул год. Она боролась и сопротивлялась, пока напряженный труд не изнурил ее. Али со страхом и состраданием наблюдал за нею… Наконец однажды она слегла в постель, а он пришел ее навестить и сидел перед нею, потупив голову. Им, как обычно, овладели смущение и застенчивость.
Молчание продолжалось довольно долго, наконец Али открыл рот. Он несколько раз пытался начать речь, но в замешательстве лишь откашливался. В конце концов он собрал все свое мужество и заговорил:
— Вы вдвоем сделали мне столько добра, столько хорошего, что я всю жизнь не забуду. Вы дали мне приют и поддержали меня в жизни. Твой муж обращался со мной наилучшим и благороднейшим образом, как ни с одним человеком не обращались. Как бы я хотел, если бы только мог, отблагодарить его хоть немного за его доброту. Ты нуждаешься в товарище, который помог бы тебе прожить остаток жизни. Мне под шестьдесят. Огонь молодости и присущие молодости чувства уже погасли в моей душе. Думаю, я не похож на тех, кто говорит на такие темы. Я просто стремлюсь быть вместе с тобой в доме, чтобы защитить тебя от зла, спасти от одиночества, принять у тебя дела мастерской и облегчить тебе обузу.