Оказавшись по ту сторону, она рывком развернулась, нашла глазами блестящую многоножку, что по-змеиному подняла переднюю половину тела над полом и испепелила сверкнувшей молнией. Повернувшись туда, куда смотрел Гримм, утонула в удивленно расширенных сиреневых глазах, столь же прекрасных, как и восемнадцать лет назад.
Все растаяло, все исчезло. Из комка спутанных, противоречивых эмоций, из глубин разорванной на части, искалеченной и склеенной обратно личности, из сомнений и боли на поверхность поднималось кристально ясное «зачем». Две таких разных «Рейвен Бранвен» нашли то, что делало стоящей всю ее жизнь, прошедшую и предстоящую, каждую перенесенную и причиненную боль и каждое предательство.
Зачем ей оставлять жизнь тому, кого она ненавидела? Зачем рисковать жизнью и душой, подставляя спину Вечному, который уже предал ее однажды? Зачем выступать против куда более страшного врага, чудовищнее всех Гримм вместе взятых? Зачем встречаться с презрением тех, кого любила, зачем унижаться, вымаливая прощение за то, в чем не было ее вины?
Ради пухлого кулачка, крепко ухватившего ее за палец. Ради короткого смешного пушка на затылке, золотого как солнце. Ради нежно-сиреневых глаз, так похожих на отцовские.
Гребанный Вечный как всегда оказался прав: она вернет себе дочь и совершенно неважно, через что ей придется для этого пройти.
Из ступора ее вывел громкий крик Вечного:
— Рейвен!
Вздрогнув, она огляделась, наконец заметив десятки фавнов в масках Белого Клыка, что наставили на нее оружие, просторный зал, трон в дальнем конце, на котором сидел невысокий мужчина в белом костюме с алой эмблемой кровавого волка на груди.
И прежде, чем она успела сделать хоть что-то, повисшую тишину разорвал чей-то крик:
— Гримм!!!
И сразу после — десятки других: «Засада!», «Предательство!» и, самое главное…
— ОГОНЬ!