Заметив его взгляд, женщина встрепенулась — будто вынырнула на поверхность — и с оттенком раздражения спросила:
— Ну и зачем ты притащил меня сюда? Это место, конечно, будит во мне ностальгию, но лес, кишащий Гримм, явно не подходит для прогулок в моем положении. Тай с ума бы сошел, если бы узнал.
Прежде, чем ответить, он опустил взгляд вниз, будто пытаясь проникнуть сквозь метры земли, узреть огромный подземный бункер, набитый Прахом. Это было место смерти — здесь однажды должны были погибнуть двое. Салем и он. Или не он, а…
— Мы должны поговорить, Вороненок, — тихо сказал он. — Боюсь, мне придется попросить тебя о большом одолжении…
Оскар медленно открыл глаза, очнувшись от очередного непонятного сна, в котором он был другим человеком. Подтянув колени к груди, он съежился под одеялом, пытаясь унять нервную дрожь, успокоить прерывистое дыхание и дожить до мгновения, когда сердце перестанет пытаться вырваться из груди. Эмоции, навеянные сном, никак не хотели отпускать — горечь, вина и раскаяние, немыслимая тяжесть в груди, будто вся тяжесть мира внезапно рухнула ему на плечи… с каждым разом чужие воспоминания становились лишь ярче, а вес — неподъемнее. Те люди, которых он видел во снах, несли эту ношу, даже не замечая, но его… его эта тяжесть легко могла раздавить.
Единственным утешением для мальчика служило то, что в этом мире нет ничего вечного. Пять, десять минут — и вот уже расслабляются напряженные мышцы, разжимаются пальцы, мертвой хваткой вцепившиеся во влажные простыни. Полежав без движения еще несколько минут, он со вздохом сел на кровати, включил ночник, снял с тумбочки пухленькую записную книжку и принялся записывать все события нового сна, так детально, как только был способен. Не то, чтобы это действительно было необходимо — его сны были неправильными, не забывались и не тускнели со временем, но за два месяца это уже стало привычкой. В этой толстой тетради, уже второй по счету, были задокументированы все обрывочные знания, что всплыли из его памяти за это время, полезные и не очень.
Закончив, Оскар покосился на старый будильник — до рассвета было еще полчаса, которые следовало чем-то занять. Он принялся рассеяно листать тетрадь, по диагонали просматривая записи, чертежи оружия, зданий или боевых кораблей, рисунки: портреты или пейзажи, анатомические атласы Гримм и вообще что-то откровенно фантастичное, вроде целой серии картин, изображавших двух девушек, сражающихся друг с другом, используя огонь, молнии и лед, без всякого Праха, мановением руки испепеляя здания или молнией пробивая навылет танки, что пытались вмешаться в ход битвы.
Взгляд вновь, уже в который раз, зацепился за строчки, написанные две недели назад:
Горечь на губах. Смерти — нет.
В чём моя вина? Тишина в ответ.
Не сверну с пути… Умирает вздох.
Не спасёт меня ни судьба, ни бог.
Всё, что было, не было, всё в огне сгорит.
Пламя рыжей птицею к небу полетит.
Имя моё прежнее здесь забудут пусть!
Долог путь в Бессмертие. Я ещё вернусь…
Лёгкий ветра вздох —
Только долгий путь,
Искры на ветру,
Горечь на губах.
Смерти — нет. *
Зябко передернув плечами, мальчик перевернул страницу и пару секунд потратил, разглядывая сделанный от руки чертеж: ничего особо сложного, просто щит и меч… щит, складывающий в ножны… и с эмблемой двойного перевернутого полумесяца, оружие, которое согласно учебникам истории, принадлежало Кейану Арку. Совершенно особенный чертеж, одно из немногих знаний, которые он мог проверить, одно из доказательств, что не сходит с ума.
Этот рисунок потянул за собой другое воспоминание и Оскар, торопливо схватив отложенный было в сторону карандаш, принялся чертить, прямо так, от руки, новый чертеж — снайперская винтовка калибра "против Гримм или легкой бронетехники", с возможностью трансформации в косу.
В свое время именно эти чертежи убедили отца-оружейника, что его сын не безумен. Потому что четырнадцатилетний мальчик не может просто так взять и нарисовать за пятнадцать минут одним лишь карандашом на листе бумаги потрясающе точный (для способа исполнения) чертеж трансформ-оружия, которое реально можно собрать… и оно будет работать! И уж точно никакое безумие не способно нашептать на ухо точные, до миллиметра, размеры каждой детали.