В милиции её принял капитан лет 26, и Марина видела, как он изменился в лице, когда она зашла. Она, по принятому в СССР убеждению, не любила милицию и тем более милиционеров, и, когда капитан, назвавшись Гапоновым, начал с ней разговаривать, не скрывая мужской заинтересованности к красивой девушке, она замкнулась, как устрица, вынутая из воды смыкает створки и только слушала, не выражая на лице никаких эмоций. В комнату стали заглядывать сотрудники милиции, и Марина поняла, что она является причиной их интереса.
Гапонов ей сказал, что они получили жалобу от соседей по квартире, что к Марине ходит много людей и что она не работает, а обшивает их, занимаясь таким образом частной деятельностью.
— В пятнадцатидневный срок Вы должны устроиться на работу, в противном случае мы вынуждены будем привлечь Вас к уголовной ответственности за тунеядство.
— Я не могу сейчас пойти работать, мать очень слаба, она инвалид и я должна за ней ухаживать.
— Я прошу Вас меня понять, что я как человек понимаю, что на материнскую пенсию прожить невозможно, но как служебное лицо, вынужден отреагировать на заявление. Распишитесь вот здесь, что я Вас предупредил и можете быть свободны.
Когда Марина собралась выходить, Гапонов встал:
— Извините, Марина Владимировна, нам запрещено обращаться с просьбами к нашим посетителям, но я хотел бы спросить Вас, не могли бы мы встретиться в приватной обстановке?
Марина подумала: "Ну и нахалюга. Не хватало, чтобы ещё с ментом меня видели, хотя он ничего", — но не меняя выражения лица, ответила:
— Я сейчас не могу, очень занята.
— Ничего, я смогу подождать.
Марина промолчала и вышла из кабинета. Она спиной чувствовала, что Гапонов стоит у открытой двери и смотрит ей вслед.
Через несколько дней Марина пошла устраиваться на работу в мастерскую "Ателье мод". Заведующая с ней переговорила и дала согласие принять по низшему разряду, а когда в работе она себя проявит, повысить ей разряд, а значит и зарплату и направила её в отдел кадров Городского управления «Индпошив». Начальник отдела кадров, пожилая, милая женщина, долго с ней беседовала, задавала вопросы, почему она ушла из университета, чем она занималась раньше, кто родители и т. д. Марина ей всё откровенно рассказала и та в конце беседы, сказала, что принять её не может, так как по штатному расписанию работниц низших разрядов не положено, и заведующая ателье не знала этого.
Марина всё поняла и пошла на большую швейную фабрику, на которую принимали всех желающих, так как у них не хватало рабочих. Марину определили в большой цех женского платья на операцию по пришиванию (втачке) рукавов. С этой несложной операцией Марина справилась и по мере освоения одной операции её переводили на другие, чтобы все работницы могли быть взаимозаменяемы.
Подруг у неё на фабрике не было, после работы к ней приходили её клиенты, которых она продолжала обшивать. Фабрика работала в две смены, и Марину это особенно устраивало, так как днём работать дома при дневном свете было гораздо лучше. Но появилась новая проблема. К
Марине несколько раз обращалась секретарь комитета комсомола фабрики, чтобы она вступила в Комсомол. Но Марина говорила, что ей некогда посещать комсомольские собрания — нужно ухаживать за матерью.
Вначале у неё не было отбоя от фабричных мужчин — ухажёров, но она всем давала отбой. Особенно настойчив оказался молодой конструктор одежды, о котором девчата говорили, что он готов трахнуть кошку, если она ему даст. Этот парень, подошёл к сидящей за работой Марине, положил ей руку на плечо, а потом опустил ниже, взял её за грудь и тут же получил от вскочившей на ноги Марины такую оплёуху, что если бы не удержался руками за соседний стол, упал бы.
Многие девчата видели эту сцену и говорили Марине слова одобрения. С тех пор ухаживания местных ловеласов закончились.
Но однажды, после второй смены, в 11 часов вечера, к ней подошёл парень с тремя гвоздиками в руке и вежливо обратился:
— Извините, Марина Владимировна, вы меня, наверное, не помните?
Марина сразу и не сообразила, кто это такой, но когда подумала секунду, то вспомнила, что по отчеству к ней обращались последний раз в милиции.
— Что Вы хотите? — спросила она, не подавая вида, что узнала Гапонова.
— Я хотел бы Вас проводить, если позволите.
— Я сама дорогу знаю, не заблужусь.
Гапонов довольно часто стал встречать Марину у проходной. Он всегда приходил в гражданской одежде, но однажды одна из работниц, выглянув в окно перед концом смены, сказала Марине:
— Вон твой мент уже пришёл.
Марина вспыхнула, но ничего не сказала. Она подумала, что Михаил пришёл в форме, и злилась на него. Но когда вышла, то увидела, что он, как всегда, в гражданской одежде и с цветами в руках. На его приветствие она только буркнула.
— Чего это ты не в духе? — спросил Михаил.
— Да так, голова что-то болит.
Она не могла подавить своё раздражение и отказавшись прогуляться, сразу пошла домой. Марина последнее время сама не понимала, что её раздражает. Она пыталась разобраться, но каждый раз находила всё новый повод для раздражения. Вот и в этот раз, только потому, что Шурка сказала «мент», она еле удержалась, чтобы не нагрубить ей. Она стеснялась того, что Михаил милиционер. В Одессе всегда к милиции, а до революции к полиции, относились с предубеждением. Как и во всех больших портовых городах, преступность была очень высокой и конфликт между ворами, бандитами, пьяной толпой и милицией выносился на страницы газет и журналов. В художественной литературе создавался романтический образ преступников вроде Мишки Япончика или Бени Крика, а милиционерам оставлялась роль героев анекдотов.
Гапонов ухаживал за Мариной скромно, не нахальничал, поцелуи их были редкими. Марина хотела большой любви, и думала, что она разовьётся, но любовь всё не приходила. Марине было скучно с Михаилом. У них не появлялось общих точек соприкосновения. Ей не нравились его рассказы о правонарушениях, о милицейской работе. Она слушала не перебивая и не задавая ему вопросов. Иногда она пыталась заговорить с ним о поэзии, стихах, литературе, но его познания в этом заканчивались на уровне "Родной речи" за пятый класс.
Через месяц после их знакомства, в субботу, она поехала на Привоз за покупками и когда вернулась, застала Михаила дома, мирно беседующего с матерью. По довольному лицу Анны, Марина увидела, что ей понравился собеседник и поддержала разговор. Потом извинилась и вышла на кухню готовить обед. Михаил достал из портфеля бутылку шампанского, пару лимон, шоколадных конфет. Обед удался. Анна, соскучившаяся по мужской компании как будто помолодела. Марина стала поглядывать на часы, и Михаил это заметил.
— Что, мне пора уходить?
— Не обижайся, Миша, но к нам должна придти женщина, которой я шью платье, а они не любят, когда кто-то чужой в доме. Тем более, сегодня примерка.
— Понимаю и удаляюсь.
— Заходите к нам, Миша. Я всегда буду вам рада, — сказала Анна.
— Спасибо, мне тоже было с вами приятно побеседовать.
Михаил зачастил к ним в гости, причём, кроме цветов всегда приносил какие-то дефицитные продукты вроде икры, печени трески, крабов, а иногда и импортные деликатесы. В серванте уже собралась батарея из импортного коньяка, виски, всевозможных вин. Марина спрашивала его, где всё он это берёт, а он отшучивался, говоря иногда, что премия за хорошую работу, а иногда, что реквизировали контрабанду и им тоже дали в качестве премии. Марина догадывалась, вернее, даже знала, что это не так, но вся Одесса, а может и страна жили обходя закон. Одни воровали, другие пользовались их услугами, третьи занимались контрабандой, четвёртые у них покупали, что тоже являлось незаконным и так до бесконечности. Но когда Ирка, постоянно выглядывающая в окно, сказала:
— Твой мент опять с цветочками пришёл, которые забирает у старушек.