В Одессе Марина высадила Ефима в центре города.
— У шефа в шесть на Сапёрной, — сказала Марина и уехала.
На улице с таким названием у шефа была одна из квартир, используемая им для деловых свиданий.
Вечером шеф выслушал отчёт Марины об операции, похвалил её, а в сторону Соколова даже не посмотрел, как будто тот не участвовал в деле. Соколову это показалось обидным, но когда ему дали 500 рублей, и Марина сказала ему, чтобы завтра он к десяти пришёл на авторынок для продолжения работы, а шеф сказал, что сегодня он свободен, Соколов ушёл. 500 рублей грели ему душу, но Ефим считал, что шеф его надул. По его подсчётам он должен был получить 800 рублей, но спрашивать шефа не хотел, боясь нарваться на новые неприятности.
Марину шеф оставил для разговора на тему, над которой он уже значительное время работал. Он вышел на кухню, заварил кофе, принёс блюдца, ложечки и в квадратной картонной коробке «Киевский» торт.
— Люблю сладкое, а этот торт, особенно. Причём изготовленный в Киеве. В других городах тоже пытаются делать по их рецепту, но то всё жалкое подобие. А этот сегодня мне передали из киевского поезда.
Присаживайся ближе, будем смаковать.
— Мне бы лучше чая. Кофе перебивает вкус торта.
— Это запросто. Чай тебе какой? Цейлонский, индийский…?
— Краснодарский. Он мне нравится больше всех импортных.
— Можно и краснодарский.
Шеф принёс чай и скаламбурил:
— Приступим к кофе и чаепитию, а также к тортоедению, — и сам засмеялся.
Марина смотрела на него и думала о том, что этот человек, наверное, очень талантлив. Он может быть жёстким и даже жестоким, грубым и нахальным, а вот сейчас перед ней интеллигентный человек с хорошими манерами и доброй улыбкой.
На стенах комнаты, в которой они сидели, висели несколько картин, на одну из которых указал шеф.
— Как ты думаешь, чья это картина?
— Ты испытываешь мой интеллект? Думаешь, что я отвечу, что твоя?
— Нет, — засмеялся шеф, — если бы так думал, то не спрашивал.
— Я ещё прошлый раз подумала, что она очень похожа на манеру Левитана, а вон та явно Шишкин, или хорошая копия.
— Копий не держим. А это, действительно, Левитан и Шишкин. Им место в галерее, а не в этой зачуханной квартире.
— Так продай в галерею.
— И получить за них червонец, как минимум. Лет, конечно. Нет, их время ещё не пришло. Давай ближе к делу.
— Вся внимание.
— Как ты находишь Соколова?
— Как красивого и пустого дурака.
— Характеристика с попаданием в десятку. Ты бы пошла за него замуж?
— Юра, ты с ума сошёл! Он мне противен, особенно после лобзаний с Люськой.
— А если я тебя об этом попрошу?
— Ты же знаешь, что я не проститутка. Блядь, да, но жизнь заставила. И с тобой сплю по необходимости. Болезнь матери и Светы меня вынудили идти на всё это. Будь оно проклято.
— А теперь послушай меня.
Шеф задумался и пальцам обеих рук стучал по столу, как будто перебирал клавиши на рояле. Марина смотрела на его холёные руки с длинными пальцами музыканта и её не покидало чувство, что она сидит не с обыкновенным предводителем банды, а с человеком, наделённым необыкновенной силой духа свыше.
"Вот только, наверное, не Богом, а Чёртом. А может это и есть сам чёрт, подчинивший меня себе?", — промелькнуло в уме у Марины.
— Марина, я уже давно хотел расширить сферу своего влияния и выйти за рамки одного государства, тем более, что всё говорит о скором его распаде. Кое-где я уже наладил работу моих агентов, но пока всё это не то, на что я рассчитываю. Мне за границей нужны умные люди, которых, вообще, очень мало. И умные имеют тенденцию к отделению от хозяина, а я этого не хочу. Я не меценат, дающий деньги на развитие кому либо, я властолюбец и деньголюбец. А ты умная женщина, и деньги для тебя средство, а не цель, поэтому я в тебе уверен, но за границу ты сможешь попасть только выйдя замуж за иностранца или еврея.
— Ты мне предлагаешь фиктивный брак?
— Что-то вроде того. А ляжешь ты с ним в постель или нет, это дело твоё.
— И куда ты хочешь меня отправить?
— В Европу. Я пробовал в Израиле наладить бизнес, но евреи — каждый второй «бизнесмен», вроде меня, и облапошат любого.
— А чем конкретно я должна буду заниматься?
— Вот этот вопрос мы обсудим тогда, когда ты ответишь мне на первый. А первый подразумевает выезд за границу надолго, если не навсегда.
— Хорошо, я подумаю.
— Я сейчас организую тебе автомобиль, а то ты знаешь, этот район небезопасен для молодых женщин, — засмеялся шеф.
Он вышел в соседнюю комнату и закрыл за собой дверь.
— Через десять минут будет авто.
Когда Марина выходила, шеф поцеловал её в щёчку и галантно раскланялся.
Вера всё чаще приходила домой расстроенная из-за плохой торговли магазина. С каждым днём выручка всё уменьшалась, торговать становилось нечем и прибыли еле хватало на оплату коммунальных услуг и электроэнергии. Зарплату задерживали всё больше и больше.
В самом магазине обстановка накалилась так, что ни дня не обходилось без скандалов. Если раньше Вере хоть как-то удавалось сдерживать продавцов от грубости покупателям, то теперь, обозлённые отсутствием элементарных продуктов, люди сами нападали на продавцов со всевозможными обвинениями. Иногда доходило до драки. Позавчера инвалид палкой ударил по прилавку, а продавщица швырнула ему в лицо его деньги. Пришлось вызывать милицию.
Некоторые Верины знакомые, видя ухудшающееся положение в стране и экономике, оформляли документы на отъезд из страны. Вчера её в трамвае встретила давняя знакомая Галка и сделала удивлённые глаза.
— Вера, это ты? Я думала, что ты давно уехала, — громко, на весь трамвай заявила Галка.
— Куда?
— Как куда? Земля большая. В Америку, например. С этими босяками становится невозможно жить. Цивилизованные люди хотят от них отделиться, так они танками их давят.
— А что, им плохо живётся в Союзе? — вмешался в разговор мужчина с авоськой в руках.
— А ты, сразу видно, живёшь в приймах, что против свободы. Сам раб и других…, -подключился старичок с палочкой в руках.
— Ты папаша брось оскорбления. Был бы ты помоложе съездил бы я тебя по сусалам.
— Вытри сопли, сталинский выродок. Это такие как ты в тридцать седьмом…
— Да у меня самого отца расстреляли, а ты дед, что, полицаем был?
— Я?! Да я…
Трамвай остановился и старичок, крича что-то в адрес своего оппонента, вышел из трамвая. Он ещё долго шёл вслух ругаясь и угрожая палкой теперь невидимому противнику.
А в трамвае дискуссия ушла в другое русло, и Вера была довольна, что она перестала быть в центре внимания. На следующей остановке вышла и Галка, напоследок крикнув через головы других пассажиров:
— Ты, Верочка хорошо подумай, у тебя ведь муж еврей. Рви отсюда.
Весь трамвай обернулся на Веру, она покраснела и пожилая женщина, увидев это, добавила успокаивая:
— Чего ты покраснела? Это же не при немцах. Радоваться должна, что есть выбор.
Семён пришёл с работы позже обычного.
— Я приготовила ужин к твоему приходу, но всё уже остыло. Сейчас быстренько подогрею, — засуетилась Вера.
— Да я что-то сегодня и не особенно проголодался.
— А чего ты не в духе?
— Сядем кушать, расскажу, а пока побеседую с Ритой.
Он зашёл в комнату и увидел дочку, сидящую на диване и разговаривающую с куклами. Она увлеклась игрой, и на отца не обратила внимания. Это была обычная игра девочки, воспитывающей своих «детей», но отец уловил фразу, сказанную "родительницей".
— Тебе, Валя, хорошо. Ты уедешь в Израиль, там много конфет и игрушек. И там всегда тепло. А Катю мы не пустим. Она плохая и не слушается. Пусть живёт в вонючей Одессе.
— Ритуля, что ты говоришь? Где ты всё это слышала?
— У нас в садике. Таня Кухарь уезжает навсегда жить в Израиль и она всё рассказывала.
— Рита, то, что ты сказала про Одессу, очень нехорошо. Одесса лучший город в мире, мы его любим и всегда будем любить.
— Даже если совсем не будет конфет и игрушек?
— Тебе всегда будут и конфеты и игрушки. Папа и мама заработают.
— А Вовка Замула сказал, что Горбатый всё у нас заберёт и чёрножопым отдаст.