Конечно, Тони бегал быстрее неспортивного Паркера и догнал его через несколько секунд. Старк схватил его за руку. Питер несильно дернулся и отвернулся.
— Питер, что случилось? — спросил Тони, пытаясь заглянуть вертлявому подростку в глаза.
Тот не ответил.
— Я тебя спрашиваю, — повторил он, уже твёрже.
— Ничего, — сказал Питер почти шёпотом.
— Что?
— Ничего, — повторил он громче. В голосе стала слышна гнусавость.
— Ты что, плачешь?
Тони ещё раз попробовал заглянуть ему в лицо, но на этот раз, когда Питер отвернулся, схватил за плечи и, развернув к себе лицом, скинул капюшон. Паркер стоял весь красный, с опухшими глазами и мокрыми дорожками на щеках.
Тони вздохнул и попросил как можно спокойнее:
— Питер, объясни, что случилось.
Они пробежали достаточно, чтобы оказаться одним в лесу. Позади ещё слышались чьи-то весёлые крики, но в поле зрения были только сосны и петляющая дорожка. Питер посмотрел Тони в глаза, не выдержал и опять заплакал.
— Я… Тони, я… Сегодня вообще все как-то паршиво…
Питер потёр глаза, сделал глубокий вздох, чтобы успокоиться, но на выдохе у него опять потекли слёзы.
— Извини, это… Я просто устал…
— Ничего страшного, — успокоил его Тони. — Пойдем, сядем.
За поворотом обнаружилась скамейка. Как раз та самая, у которой Питер планировал все рассказать.
— Здесь так красиво, — сказал Тони, чтобы не молчать. — Я ещё в первый день это место заметил.
Питер отчего-то всхлипнул.
Тони протёр рукой доски, и они сели. Питер сразу весь сжался, и Старк инстинктивно пододвинулся к нему.
— Я тебя слушаю. Тебе станет легче, если ты расскажешь.
Питер тут же вспомнил почти такую же фразу Локи. В груди защемило.
— Я… — Питер всхлипнул. — Сегодня вообще… Все ужасно… Я поссорился… С Ло… с Локи. Я не хотел. Так получилось. Мы оба… Были нервными. И поссорились. Нес… несильно, вообще-то. Но потом я убежал. Я даже не знаю, п-почему! Просто мне стало… Плохо. Хотя мы сильно не ругались.
Тони с сочувствием слушал и кивал, давая понять, что ему не всё равно.
— Потом я хотел… Поговорить с Шури… Но мы тоже поругались. Она думает, мы дети. И нас никто не слушает. И не в-воспринимает всерьёз. И ещё она сказала… Сказала, что я наивный. Или это был Локи. Они оба считают, что я н-ничего не понимаю. Я сам не знаю, понимаю ли я. Но это обидно!
Он закрыл глаза, чтобы немного успокоиться. Тони было тяжело смотреть на него в таком виде, поэтому слегка приобнял его.
— Всё хорошо, Питер.
— Н-нет, не всё. Всё плохо. И ещё… Эта каша дурацкая. И тучи. Я думал, будет закат. Специально посмотрел время! А тут…
Тони погладил его по спине и, заметив, что тот опять готов пуститься в слезы, прижал к себе. Питер засопел ему в толстовку.
— Я понимаю. Плохие дни бывают, — вздохнул Тони.
— Это целая п-плохая вечность! — поднял голову Питер.
Тони погладил его по голове, одновременно успокаивая и укладывая на место.
— Всё будет хорошо, не плачь.
— И я ещё хотел признаться в любви… Но ничего н-не вышло, — не желал угомониться Питер.
— И такое бывает, — ласково сказал Тони.
Питер примостился поудобнее у него на груди и теперь пропитывал толстовку слезами. Тони успокаивающе погладил его по спине.
— Один раз у меня тоже так было. Весь день паршивый. И погода, и голова, помню, болела, и команда наша по футболу где-то проиграла. А я поссорился с отцом из-за института. Ну всё, не плачь, сейчас будет история.
Рыдания Питера уже начинали затихать. Тони счёл это за добрый знак и начал:
— Мой отец считал, что у меня нет перспектив с такой успеваемостью, что я бездельничаю и вообще… Ну ты же знаешь, что это такое — родительские ожидания? Все хотят, чтобы ты шёл на врача, а тебя тянет в творчество. И — это было так глупо — я решил сбежать из дома. Отправиться в вольное плавание, зарабатывать на жизнь своим трудом, снимать квартиру с четырьмя бомжами-наркоманами.
Питер почти успокоился и теперь просто лежал, прижавшись к нему, как маленький ребёнок. Тони, воодушевленно продолжил:
— Потом я побродил немного. Часов до двенадцати ночи, чтоб они поволновались. И решил, что моя взрослая жизнь закончена и самое время вспомнить родительское гнездо. Короче, приковылял я ночью домой. Думал, родители уже все в слезах обзванивают больницы и полицию. Открываю дверь, а там тихо. Думаю, может, спят. Устали меня искать и легли. Снимаю ботинки, иду в комнату и вдруг — слышу голос с кухни. Там мама разговаривает с отцом — так тихо и серьёзно, что даже жутко. Я подкрадываюсь и слушаю. И знаешь, что?
Тони нарочно замолчал, чтобы Питер поднял голову с его груди и гнусаво спросил:
— Что?
— Они узнали, что я гей. Пока меня не было, звонил мой парень, а я оставил сотовый дома. Он у меня был как-то ласково записан, сейчас уже не вспомню. Ну, мама снимает трубку, а Джим, идиот такой, ни здравствуйте, ни добрый вечер, говорит…
Тони посмотрел на заинтересованного Питера и передразнил кокетливый голос:
— Тони, милый, угадай, что я сейчас делаю? Даю подсказку, на мне совершенно нет одежды!
Питер слабо улыбнулся, и Старк продолжил:
— Ну, мама и спрашивает: «Молодой человек, а вы кто?» Джим такой: «Ой, извините, я ошибся номером». А потом перезвонил, мама снова взяла трубку, и он — нет, ну ты подумай — догадался сказать, что только что звонил какой-то удивлённой мадаме и наверняка подверг её в гомофобный шок. Прямо моей маме сказал. Кусок идиота.
Питер обнял Тони. Пока они сидели рядышком, ему стало тепло и самую малость хорошо. Тони улыбнулся и закончил:
— Вот так я выбрал самый неудачный день для признания родителям. Мама потом долго мне это вспоминала и смеялась. Отец… Он, конечно, отреагировал более остро. Но не все в жизни должно быть гладко, правильно?
Питер кивнул и закрыл глаза.
— Ты тут спишь, что ли? — засмеялся Тони. — Согрелся хоть?
— Да, — сказал Питер, не открывая глаз.
— Ну ладно. Успокоился?
— Почти.
— Ты не переживай из-за Локи, — посоветовал Старк. — Я вообще удивлён, что вы ни разу не ругались до этого. Он же настоящая королева драмы!
Питер ничего не ответил. Он чуть ли не мурлыкал от ощущения такой близости.
— А расскажи ещё что-нибудь.
— Что тебе рассказать? — поинтересовался Тони.
— Что угодно. Расскажи, как ты первый раз признавался в любви.
— Первый раз… Ну, если ты имеешь в виду по-настоящему, то это было в средней школе. Его звали Джон, и все в школе знали, что он гей. Только сам Джон не знал. Есть такое особое предчувствие, у тебя скоро появится такое, когда смотришь на человека и можешь с точностью до девяносто процентов определить, какой он ориентации. Его в шутку называют гей-радар. Меня лично мой никогда не подводил. Поэтому я, как, впрочем, и все, был уверен, что Джон гей. Это как… Ну не знаю… Сам поймёшь, короче. Ну и под Новый год я сказал ему что-то вроде: «Хей, давай попробуем повстречаться, если ты не против». Тогда Джон мне ответил…
Тони пошевелился, и Питеру пришлось сесть нормально, что он сделал с большой неохотой. Старк приосанился, сделал злое лицо и, активно жестикулируя, изобразил:
— Как же вы меня достали, вашу мамашу! Это ни капельки не смешно, слуху уже почти год! Шёл бы ты отсюда куда подальше!
— «Вашу мамашу», — повторил Питер с улыбкой.
— Да, он так говорил. «Вашу мамашу» и ещё «Что ты на меня смотришь, как Ленин на буржуазию?!»
Питер немного посмеялся.
— В общем, послал он меня знатно, — усмехнулся Тони, облокачиваясь на спинку скамейки. Питер неловко подвинулся обратно, не зная, как Старк это воспримет, но тот с радостью опять обнял его.
— На этом история не закончилась. Я доказывал ему, что не шучу, почти месяц. Потом он неохотно признал, что я могу искренне выражать свои чувства. А ещё через два месяца мы начали встречаться. Недолго, правда.
Они помолчали некоторое время. Тони вспоминал свои школьные годы, а Питер, вымотанный за день и вдоволь наглотавшийся слёз, даже немного задремал. Прервал тишину Старк.