Выбрать главу

И тут Земля внезапно погасла.

Секунду Дольфу казалось, что глаза подвели его, и он даже потер перчаткой защитные очки. В следующий миг его поразило ужасное подозрение, один из тех кошмаров, которые мучили всех со времен Хиросимы. Но если Земля взорвалась, то…

Дольф не успел построить никаких предположений, потому что звезды, окружавшие Землю, тоже исчезли… а затем, через секунду, в черном космосе, почти в самом зените, появился красновато-желтый ромб, похожий на одну сторону падающей коробки.

Это и была падающая коробка, поймавшая последние солнечные лучи, прежде чем опустилась ниже гребня кратера. Теперь он не мог следить за ее спуском, кроме как по расширяющейся над ним беззвездной области. Это был… должен быть, — других вариантов не существовало, — другой ящик, такой же, как его собственный. Он направлялся прямо к нему, но спускался слишком быстро.

Дольф знал, что нет смысла бежать. Ящик мог упасть на него, а мог разбить его собственный дом. Поэтому он стоял, как замороженный, глядя вверх. Черная область росла. А затем, внезапно, перестала расти и двинулась на северо-запад. Через секунду она уже не закрывала звезды у него над головой, а через две вообще исчезла.

Может, ничего и не было? Может, ему все это почудилось? Дольф почти надеялся, что это так. Он уже подумал о том, что в ящике могло быть то, в чем он нуждался… Конечно, если кто-то прилетел, чтобы спасти его, то уж наверняка захватил с собой побольше запасов. Но у Дольфа также возникло страшное подозрение о том, кто мог лететь в этом ящике. Лучше уж пусть это будет кошмар, вызванный одиночеством и кислородным голоданием, чем предположение, которое могло оказаться верным…

Долгий, глухой удар донесся из темноты, слишком громкий в разреженном воздухе, а значит, падение должно произойти очень близко. Дольф прорычал в респираторе фразу, за которую отчим устроил бы ему выволочку… если бы только пасынок был в пределах его досягаемости. А затем Дольф ринулся в сторону падения.

7. Дети в небе

Из всего, что Дольф успел прочитать за свою относительно короткую жизнь, а также из наблюдения за людьми, он был вправе прийти к заключению, что любое реальное спасение могло произойти лишь через много лет, если вообще когда-то произойдет. Правда, большинство людей, которых он знал лично, были вполне приятными, но как раз у них-то не было стремления, денег или научных знаний, чтобы решить эту проблему. А большая часть беллетристики повествовала о людях фантастически эгоцентричных, грязных, без малейшей искорки человечности в душе, без доброты даже к самим себе, не говоря уж об окружающих. Построив нечто вроде баланса между этими двумя мнениями, Дольф пришел к заключению, что с Марса ему придется выбираться самостоятельно.

Он знал, что государство называет космическими полетами, и знал состояние дел на тот момент, когда покинул Землю, пусть знал приблизительно, но все же достаточно правильно. Не было ни малейшей надежды на экспедицию к Марсу в течение многих лет, даже если все Человечество поставит себе задачу спасти его — на что Дольф не стал бы и надеяться. Земные технологии просто еще не доросли до такого.

Дольф был в этом совершенно прав, но он не учел один фактор, просто потому, что никогда не слышал о нем. Это не было его ошибкой, за его жизнь не появлялось подобных примеров. Это был фактор, который журналисты на своем диком, но не всегда циничном жаргоне называют призыв: «ребенок упал в колодец».

Безусловно, родители Дольфа и Наннет уже заподозрили худшее — чем, как правильно предположила Наннет, являлось тайное бегство, для брака или просто так. Но отсутствие доказательства в его подготовке, а также несовместимость с характерами Наннет и Дольфа, а также с обстоятельствами их исчезновения, отмели это подозрение. Началась пора предположений.

Следующим явилось ужасное предположение о похищении и убийстве. Но не было требований выкупа и не было обнаружено никаких тел. Тогда, — с возрастающим отчаянием, которое любой посторонний принял бы за праведный гнев, — семьи пришли к заключению, что молодежь просто отправилась в поход и солгала о нем (изобретательно, дико, вероятно, почерпнув тему из каких-то книг), чтобы выиграть время для необычно долгой поездки. Но, в конце концов, и эта история рухнула под собственной тяжестью, потому что не было вообще никаких подтверждений.

В течение всего этого времени — а речь шла о неделях, — все вокруг было усеяно подсказками, указывающими в одном направлении: в направлении, в котором Дольф и Наннет действительно скрылись, и о каком Наннет честно поведала в своей записке. Учитывая то, что обе семьи больше всего в мире хотели, чтобы их дети вернулись домой целыми и невредимыми, они перестали звать на помощь, но поверили в имеющиеся у них доказательства, а также и в честность своих детей.

Потребовалось много времени, так как взрослые имели такое же мнение, что и Дольф, о том, как отнесутся власти к подобной истории. За это время семьи обдумали свои действия и все возможные альтернативы, а также провели все возможные поиски как собственными скромными силами, так и с помощью местной полиции. Теперь они были готовы к большему и отбросили все ограничения. Они разослали телеграммы сенаторам и конгрессменам, обратились к президенту страны и важным шишкам из НАСА, как в Вашингтоне, так и на Мысе Кеннеди. Они сделали множество телефонных звонков и разослали множество телеграмм ученым, работающим в космической программе. И, что было самым смелым шагом, они, наплевав на последствия, обратились к прессе.

Пресса выслушала их и завопила: «Обман!» Газеты и телевидение отреагировали одинаково, заявив, что это еще одна Розуэллская история или длившиеся десятилетиями россказни о летающих блюдцах, что-то подобное, лишь бы заполнить затишье летнего периода, когда не предвидится никаких других сенсаций. Две отчаявшихся семьи из Айовы прошли полный курс насмешек и опровержений. Их ночи были наполнены отчаянием, а дни бессильным гневом.

Но даже это не длится вечно, и уже, тут и там, несколько важных персон выслушали семьи и серьезно отнеслись к их сообщению — или, по крайней мере, прикинули, что это значило бы для космической программы. Кто-то в Вашингтоне из верхушки НАСА узнал, что миссис Хэртель ведет с кем-то переговоры, и медлительная чиновничья машина начала пробуждаться после летней спячки. Один математик в Лондоне, который всю жизнь пытался подкопаться под теорию Относительности, прочитал искаженные газетные сообщения, исписал восемнадцать страниц вычислениями, понять которые могли лишь два человека в мире, и послал их обычной почтой одному из этих двоих. Его помощник сфотографировал эти вычисления прежде, чем они были отправлены, и тайком переправил их в Москву, где жил второй человек (есть в мире немало научных отступников и шпионов).

Человек в Москве размышлял над этими листками ужасную долгую ночь, затем решил ради них рискнуть своей жизнью, карьерой, семьей и даже страной — хотя, возможно, не в таком порядке.

Одинокий оператор 68-футового радиотелескопа в австралийской пустыне, направил его гигантскую антенну на Марс и уловил, хотя не мог точно определить, из какой именно точки, слабые сигналы, которые могли быть созданы маленьким электродвигателем, и принялся писать краткую техническую статью, которую назвал «Нерегулярные марсианские аномалии в широком диапазоне» для журнала, носившего название (на латыни) «Труды Швейцарского Общества Свободного Эфира», которую впоследствии никто не заметит и не заинтересуется еще много десятилетий. Больше в то время было ничего неизвестно об этом, отчасти потому, что часть сообщений попала в засекреченные папки, а отчасти просто по невежеству, однако, работа в этом направлении все же началась, хотя и медленно, очень медленно.

И немного быстрее, потому что на нее оказывалось больше давления, пресса изменила свое мнение и стала считать эту историю не только живой и не опровергнутой, но и выказывающей некоторые признаки официального интереса, что, в конце концов, было самым важным. Пресса попыталась навести справки о соответствующих чиновниках и везде получила отказ, что еще больше повысило ее интерес к этой истории. И, поскольку у нее не было никаких официальных сообщений, пресса вновь обратилась к принципу «ребенок упал в колодец». Теперь это выглядело так: