— Всегда удивлялся, что здесь, внизу, ты на вкус как вишня, — сказал я ей таким низким и грубым голосом, что я едва узнал его. Окунув кончик соска в ее мед, я сказал: — Теперь я точно знаю, что да.
Я положил предплечье на ее покатые бедра, чтобы успокоить ее, пока я прослеживал складки ее блестящей киски красным леденцом, превращая ее пизду в красный цветок, в который я хотел зарыть свое лицо.
Так я и сделал.
Я заменил леденец языком и принялся за дело, вылизывая каждый кусочек сахара, лежащий в этих сочных складочках. Я ел ее шумно и грязно, ее влага попала мне в бороду и нос, мой язык проникал в ее киску, а мои пальцы скользили в дразнящих движениях по обе стороны ее клитора.
— Зевс, пожалуйста, — вскрикнула она. — Кончи в меня, пожалуйста.
— Какая красивая киска, — похвалил я ее. — Даже измазанная моей спермой.
— Господи, — ругалась она, ее ноги яростно тряслись на моих плечах.
— Зевс, — поправил я ее, прежде чем укусить нежный стык ее паха и бедра. — Нет никакого Бога, кроме этого дьявола в твоей постели.
— О Боже, — вскрикнула она, когда я глубоко ввел в нее три пальца.
Это было слишком рано, но именно эта грань боли и вызвала такой мощный оргазм, что все ее тело трепетало от него, как провод под напряжением в моих руках и во рту. Я держал свои губы прижатыми к ее налитому клитору, пока она билась в нем, и слизал каждую каплю спермы, прежде чем кончил в нее.
Ее глаза были закрыты, пока она приходила в себя, но она послушно открыла рот, когда я прижал смазанную спермой головку леденца к ее губам. Она хмыкнула, когда сосала его, ее глаза открылись, чтобы она могла видеть, как сильно она меня возбудила.
Мой член покачивался в воздухе, такой тяжелый, что казалось, будто к моему паху прикреплена чертова стальная труба.
— Я хочу еще один, — задыхалась она.
Мне потребовалась секунда, чтобы понять, чего хочет моя лисичка. Я обхватил рукой основание своего члена и потянул его к головке.
— Ты хочешь попробовать это?
Она облизала губы и кивнула.
— Пожалуйста.
Я приподнялся, облокотившись на ее грудь так, что мой румяный член оказался между все еще слизистыми ложбинками ее грудей. Ее глаза были круглыми, когда я сказал ей: — Сожми их вместе для меня, а я дам тебе еще что-нибудь пососать.
Мы оба застонали, когда она обхватила руками свои груди и крепко сжала мой член. Я сплюнул на плоть, чтобы смазать ее, и получил еще один стон за свои усилия от моей грязной девочки.
— Я собираюсь трахнуть эти красивые сиськи с вишневыми кончиками и кончить на твои вишнево-красные губы, — прорычал я.
— Такой гребаный поэт, — прорычала она, потому что только она могла прорычать, пока я трахал ее в сиськи.
— Ты жалуешься? — спросил я, глубоко насаживаясь, так что головка моего члена уперлась ей в подбородок.
Она пригнула подбородок, и при следующем толчке я попал в ее открытый рот.
— Вовсе нет, — промурлыкала она, а затем заглотила головку.
Я откинул голову назад и застонал.
— Великолепен, как гребаный бог, — вздохнула она, глядя на меня сверху, прядь слюны соединяла ее рот и член, зажатый между грудей.
— Богиня, — сказал я ей в ответ, затем наклонился вперед, чтобы прижать руку к стене и предупредить ее: — Я собираюсь трахать тебя жестко и кончить на эти сиськи.
Она одобрительно хмыкнула и широко открыла рот, показывая мне, как она готова принять каждый толчок.
Да, блять, у меня была грязная девчонка.
Я принялся за дело, трахая ее мягкие, скользкие шарики до тех пор, пока мои яйца не начали покалывать, а основание позвоночника не стало горячим. Мне нравилось трахать ее вот так, в ее красивой кровати принцессы, в ее красивом, блять, особняке, принадлежащем человеку, который ненавидел мои гребаные кишки.
Эта мысль выбила меня из колеи, и я начал кончать с низким рычанием. Я сжал член в руке и направил свое горячее семя на сиськи и открытый рот моей девочки, ее розовый язычок высунулся, чтобы поймать как можно больше.
Я выдавил последнюю струйку спермы на ее кожу, затем посмотрел вниз на свою работу, тяжело дыша. Она была вся во мне и улыбалась так, словно я купил ей настоящее чертово жемчужное ожерелье. Потом, пока я смотрел, она языком между зубами размазывала мою сперму по коже, пока ее сиськи не засверкали белым от меня и красным от леденца в ярком лунном свете, проникающем через шторы.
— Фуууууух, — простонал я, когда мой натруженный член дернулся при виде этого зрелища. — Должно быть, в другой жизни я был святым, чтобы заслужить это.
Она хихикнула, когда я пригнулся, чтобы поцеловать ее в лоб, а затем спрыгнула с кровати.
— Ты был святым, но я не думаю, что ты стал бы трахать девочку-подростка под крышей ее отца.
— И тогда я бы тебе не понравился и вполовину меньше, не так ли? — поддразнил я ее, когда пошел в маленькую ванную комнату рядом с ее комнатой и намочил тряпку, чтобы вытереть ее.
Когда я вернулся, она все еще улыбалась, ее глаза были полузакрыты, а рука праздно играла с левым соском.
Я поднял на нее бровь, когда сел и начал вытирать ее.
— Тебе мало?
— Не волнуйся, я понимаю, что ты старый, и у меня больше выносливости, чем у тебя, — попыталась она поддразнить меня, но не успела она договорить, как расхохоталась как сумасшедшая.
Я резко укусил ее за сосок и угрожающе наклонилась к ее лицу.
— Следи за тем, что говоришь, девочка, или я не дам тебе спать всю ночь, доказывая, сколько бензина у меня осталось в баке.
— Полегче, жеребец, — сказала она сквозь смех. — У тебя есть плохие парни, которых нужно поймать и покалечить, а у меня завтра Сэмми, учеба и «Лотос». Нам нужен отдых. Честно говоря, не то чтобы я жаловалась, но тебе следовало бы пойти домой спать, Зи. Ты выглядишь побитым.
Я нахмурился, когда она откинула одеяло, чтобы я лег в кровать. Как только я это сделал, она прижалась к моему боку, ее левая рука и нога были перекинуты через меня, а голова лежала на моей груди. Ее пальцы играли в моих коротких волосах на груди и вверх по гребню моего шрама от пули.
— Наверное, я мог бы заснуть без тебя, — признался я. — Просто не хочу.
Она счастливо вздохнула, уткнувшись мне в плечо.
— Ты собираешься улизнуть до того, как мои родители проснутся утром?
— Неа, решил присоединиться к Лафайетам за чертовой кашей на завтрак.
Она засмеялась.
— Каша? Фу.
Я пожал плечами.
— Подумал, что это то, что скучные люди едят на завтрак.
— Папа любит кашу зимой... — Она тихонько засмеялась, прослеживая впадины и долины на моем торсе. — А что ест на завтрак большой крутой байкер?
— Девственниц, — отшутился я.
Ее изумленный смех был похож на звон церковных колоколов.
В этом не было смысла, но именно это мне всегда напоминало время, проведенное с Лу, — религиозный опыт. Я чувствовал себя подавленным и недостойным ее доброты, тронутым до благоговения и преданным до поклонения. Я хотел, чтобы она была моей религией, причиной того, что солнце встает и садится каждый день. Причиной всего моего гребаного существования.
— Нет, серьезно, вчера в хижине я приготовила тебе завтрак, но ты ел только хлопья. Если у меня будет возможность готовить для тебя снова, я хочу знать, что ты любишь.
Моя девочка, такая чертовски милая.
— Я люблю мясо и картошку, Лу. Надеюсь, ничего удивительного.
— Нет. Какие-нибудь пороки? Как у меня и моих вишневых леденцов?
Я застонал.
— Черт, не напоминай мне об этих гребаных штуках больше никогда, если не хочешь, чтобы я тебя трахнул, как только ты это сделаешь.
— Извращенец, — сказала она, ущипнув меня за сосок.