Вместо этого она боролась за свою жизнь на гребаной больничной койке, а ее брат, мой брат, лежал в холодной земле.
— Покойся с миром, Уокер Никсон, — сказал я, в последний раз назвав его полным именем. — Заслуживаешь большего, чем это, за то, что ты охранял мою девочку. Хотел бы ты знать, что я бы продал свою гребаную душу, чтобы вернуть тебя. Для тебя, для меня, для клуба и для нашей девочки.
Я бросил монеты на землю, но не мог разглядеть их из-за слез в глазах.
Блять.
Маленькая ручка легла мне на спину, и я резко обернулся, чтобы увидеть Харли уставившуюся на меня покрасневшими глазами.
— Папа, — прошептала она сквозь опухшее от слез горло.
Я обхватил ее руками и прижал к своей груди, пытаясь дышать сквозь нож в моем сердце, когда я держал свою рыдающую девочку в группе в основном взрослых мужчин, которым отчаянно хотелось тоже рыдать.
— Нужно поговорить с тобой.
Вечеринка шла на подъем, а не на спад.
Это был способ похорон байкеров. Сначала была процессия, отмечающая «Последнюю поездку», затем церемония, затем веселье. Никто не мог бы праздновать хорошо прожитую жизнь так, как мои братья из мото-клуба.
Здание клуба было переполнено и выливалось в комплекс, большие промышленные фонари горели по всей стоянке, так что все было окрашено в желтый цвет. Люди были в дерьме, под кайфом от своих рокеров и пьяны, как ирландцы. Семьи разъехались, когда еда, которую подавали старушки, исчезла, и теперь остались только братья, вечеринки, которые трудно забыть и отпраздновать.
Я не был.
Я не хотел быть со своими гребаными братьями, пить пиво и делать шоты.
Я хотел быть у постели моей девочки на случай, если она проснется, хотя врачи сказали мне, что это произойдет еще не скоро, даже если она проснется.
Она бы так и сделала.
Она просыпалась, потому что ни один Бог не был настолько жесток, чтобы отдать ее мне только для того, чтобы вырвать ее из моих рук месяцы спустя. Ни один Бог не отнял бы у человека идола религии именно тогда, когда он больше всего в этом нуждался.
Она бы проснулась.
И мне нужно было быть в клубе со своими братьями. Им нужен был их президент. Я любил Лу больше, чем большинство взрослых мужчин способны когда-либо любить что-либо. Любил ее достаточно, чтобы убивать и умирать за нее, потому что только окончательность смерти могла сравниться с окончательностью моей любви к этой девушке.
Но именно мои братья научили меня так любить. Делать это вечно с преданностью и гордостью.
Итак, я стоял, прислонившись к стене рядом с входной дверью клуба, потягивал теплое пиво и слушал Бата, Бака, Блэкджека и Приста.
Затем Бат сказал:
— Мне нужно с тобой поговорить.
— Итак, поговорим.
Он потер голову, и я заметил, что его волосы стали длиннее, что все наши волосы теперь были длиннее. Прошло почти два месяца с тех пор, как мы побрили головы для моей девочки.
— Ненавижу это говорить, особенно прямо сейчас, но нам здесь ни хрена не нужно. Копы были гребаными мудаками из-за того, что не делились своей информацией, и единственное, что мы знаем, это то, что Эйс Манфорд возглавляет Ночных охотников, и у этого человека чертовски много дел с тобой. Мы не знаем, где находится их гребаная база или как они узнали о том, что Лу и Харли находятся в хижине, если только в наших рядах нет крысы.
— Конечно, у нас есть гребаная крыса, — прорычал я. — Мне нужно знать, кто это, черт возьми, такой, чтобы я мог выпотрошить ублюдка бензопилой.
Блэкджек рассмеялся.
— Почему ты так уверен, что там крыса? Они могли следить за Лу или Харли, зная, что они — твое слабое место, а затем просто нанести удар, когда представился шанс.
Бак стукнул его по спине мясистым кулаком.
— Не будь придурком, Би Джей.
Би Джей провел рукой по своей бледной голове с гудением и посмотрел на меня.
— Она твоя слабость, босс. Просто говорю, что тебе следует быть осторожным с теми, кто это знает. Жаль, что с ней что-то случилось из-за тебя.
Я сделал шаг вперед, ярость, которая лежала в моем сердце, вспыхнула от одной гребаной маленькой спички. Проблема была в том, что я был чертовски зол на самого себя.
— Ты хочешь сказать это снова, брат?
Он нервно рассмеялся.
— Нет, послушай, я просто имел в виду, что она хорошая девочка. Может быть, может быть, это признак того, что такая жизнь не для нее.
Его слова выебали меня досуха. Это были те же самые слова, которые крутились у меня в голове последние четыре дня после пожара.
Она была слишком хороша для этой жизни.
Слишком хороша для убийства, гнева и жадности, слишком хороша для всех пороков, которыми я жил и дышал.
Моя девочка была ангелом, и я отвел ее на темную сторону, как будто у нее была надежда в аду процветать там.
Я сделал это, потому что я был гребаным эгоистичным ублюдком, и как только мужчина попробовал сладкую амброзию, которую дал мне Лу, пути назад уже не было.
Поэтому я не молил Бога, чтобы я оставил ее для лучшей жизни, если — нет, когда — она выкарабкается.
Я знал себя и знал, что не способен на такой уровень самопожертвования.
Но я действительно молился.
Я ходил каждый чертов день в церковь Первого Света и сидел на той же передней скамье, на которой Лу проводила почти каждое воскресное утро своей жизни, пока она не нашла меня снова, и я, блять, молился Богу за ее жизнь. Пастор гребаный Лафайетт увидел меня в первый день и каждый раз сидел со мной, ничего не говоря, просто одалживая мне свою доброту, чтобы я мог использовать ее для усиления своей собственной и сделать так, чтобы мои молитвы сияли ярче.
Если бы Бог вернул ее мне, я бы никогда ее не отпустил. Не к насилию, гневу или жадности. Не к пороку или добродетели. Даже до смерти.
Я буду охранять ее, я обещал Всемогущему, и я сделаю это, держа ее рядом со мной и охраняя ее до моего последнего гребаного вздоха.
Тем не менее, мне не нужно было, блять, чтобы Би Джей напоминал мне о темных голосах в моей голове, говорящих, что я ей не гожусь, и где, черт возьми, он сам начал думать об этом дерьме?
— У тебя ко мне проблемы, Блэкджек? — спросил я.
Что-то темное мелькнуло в его глазах, а затем убежало, как добыча.
— Извини, брат, тебе не нужно мое дерьмо.
— Чертовски верно, он этого не делает. — Бак снова ударил его, на этот раз сильно в плечо. — Закрой свой рот, пока я не скажу тебе, блять, открыть его снова.
— Президент, здесь есть кое-кто, кого тебе нужно увидеть, — сказал Аксмэн, поднимаясь по ступенькам.
— Кто?
— Лисандер Гаррисон.
Я сразу же помчался вниз по ступенькам к главным воротам. Этот ублюдок стоял там и разговаривал со злобно выглядещем Новом.
— Какого хрена ты здесь делаешь? Лучше бы, блять, объяснил, почему ты был с теми ублюдками, которые убили моего брата и отправили мою девушку в больницу, — прорычал я, поднимая ублюдка ростом шесть футов два дюйма за шею и плечо и запихивая его в сетчатый забор.
Он моргнул, глядя на меня, спокойный, насколько это было возможно, черт возьми.
— Так и есть.
— Тогда начинай говорить.
— После того, как вы отпустили меня и сказали, чтобы я потерялся навсегда, офицер Дэннер подобрал меня, когда я убегал из города. Сказал мне, что ему нужна моя помощь, чтобы покончить с Ночными охотниками навсегда.
Бак фыркнул позади меня.
— Как будто копы могли сорвать подобную операцию. Гребаные свиньи.
Блэкджек рассмеялся своим нервным, отрывистым смехом.