— Признавайся! — снова повторил Дорэн. Голос его неожиданно стал спокойным, будто выстрел странным образом заставил его вновь обрести хладнокровие.
Но Бруксу было не до этого — он думал только о том, чтобы спрятаться. Ему удалось кое-как втиснуться за угол, он по-прежнему держал руки поднятыми вверх, будто надеялся, что это сможет защитить его, если Дорэну придет в голову снова выстрелить.
— Да, это я, — прошелестел он шепотом, настолько тихо, что вначале я даже подумал, что мне просто почудилось, будто он этот сказал, хотя я не сводил с него глаз и заметил, как слабо шевельнулись его губы.
— Громче! — потребовал Дорэн.
— Да, это я, — покорно повторил Брукс, на этот раз громче. — Я убил ту девушку. Монику Хит.
Мы замерли. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем Дорэн снова заговорил. На этот раз с его губ сорвалось только одно слово:
— Почему?
Брукс опустил голову — его роскошные пушистые цвета красного дерева волосы упали ему на лоб, скрывая лицо.
— Я не нарочно… я не хотел этого делать. Честное слово, не хотел. Просто… просто она стала отбиваться, ну и… Мы с ней немного дурачились… так, ничего серьезного. Кроме нас, в беседке не было ни души. Я сунул руку ей под юбку и в шутку стянул с нее трусики, а она вдруг набросилась на меня, как дикая кошка. А потом вдруг вообще начала кричать. Завопила во весь голос, представляете? А там была куча народа, я хочу сказать, возле нашего дома, были все эти люди, мой отец и остальные…
Дорэн так и стоял, вскинув пистолет, дуло которого было по-прежнему направлено на Брукса: застыл, как изваяние, мне показалось, что даже забыл дышать. На мгновение он напомнил мне статую на одном мемориале времен войны, застывшее олицетворение надвигающейся угрозы.
Как ни странно, молчание прервал Брукс.
— Говорю же вам, я не хотел ее убивать, клянусь! Я просто хотел, чтобы она заткнулась! Вот и все! Она попыталась оттолкнуть меня, бросилась бежать, но я не мог ее отпустить. Поэтому я подобрал валявшееся там полотенце, а потом обхватил ее сзади, накинул его на нее, ну и… Короче, вы понимаете… воспользовался им; чтобы не дать ей закричать. Я не собирался ее убивать… хотел только…
Он снова запнулся и замолчал.
— Ты отправил меня в тюрьму, — жестко проговорил Дорэн. — Я проторчал там пять лет вместо тебя. Пять лет — и все лишь потому, что ты, видишь ли, побоялся, что окажешься в неловком положении. Не хотел выглядеть дураком по милости девушки, которая не захотела заняться с тобой сексом.
Брукс ничего не сказал.
— Но почему я? — спросил вдруг Дорэн.
— Н-не знаю. Я тут ни при чем. Это не я вас выбрал.
— Почему я, спрашиваю?
Когда он повторил свой вопрос, Брукс сначала замялся, открыл рот, помолчал немного, наконец неохотно промямлил:
— Ну… просто потому, что вы были там. Ничего личного, понимаете. Вы ведь тоже были там…
— Значит, я просто был там. Я просто был там… ничего личного, — эхом повторил Дорэн, словно не веря собственным ушам. — Отлично. Это многое объясняет. Пять лет в тюрьме. Пять лет в тюрьме и ничего личного, значит?
— Вы хотите денег? — встрепенулся вдруг Брукс. — Вам нужны деньги, всем вам? Ладно, хорошо. Согласен. Назовите цену. Любую. Скажите, сколько вам нужно, и я заплачу.
Как только он это сказал, я понял, что дело плохо. Я придвинулся к Дорэну, почти не сомневаясь, что ответом на это будет пуля. Я даже сделал движение, чтобы перехватить его, если он будет стрелять — был уверен, что слова Брукса переполнят чашу его терпения, — ведь Брукс только что сделал попытку повторить то, что уже сделал пять лет назад, после того как была убита Моника Хит, а самого Дорэна бросили за решетку, обвинив в том, чего он не совершал, иначе говоря, попытался заткнуть ему рот деньгами. Но, как оказалось, я ошибался. Дорэн не выстрелил. Вместо этого он улыбнулся.
— Денег, говоришь? — протянул он задумчиво, покатав эти слова во рту, словно пробуя их на вкус. — Хочешь отстегнуть мне немножко своих денег, значит?
Брукс поспешно кивнул. Из носа у него по-прежнему текла кровь, капала с подбородка, и казалось, что на синей ткани халата распускаются багровые цветы.
— Да, денег. Я могу дать вам много денег… больше, чем вы можете себе представить. Столько, сколько вы в жизни своей не видели! — с жаром проговорил он.
Дорэн, не ответив, покосился на Гальончи, все еще сидевшего на полу, потом повернулся ко мне. Какое-то время он смотрел на меня, но я так и не смог ничего прочесть в его глазах. Он смотрел на меня, но словно ничего не видел. Наверное, то, на что он смотрел сейчас, находилось далеко за пределами этой комнаты.