— Может, вам стоит обратиться в больницу? — пробормотал я, глядя на его бок. Было заметно, что кровь так и не перестала идти, куртка Тора была влажной.
— Я знаю человека, который сможет мне помочь, — ответил Тор.
— Нисколько не сомневаюсь, — усмехнулся я.
— Я сейчас уеду, — предупредил Тор, — а вы ступайте, звоните.
— Но как же вы собираетесь вернуться в город? — удивился я.
— Это как раз не проблема, — бросил он. Потом повернулся, спустился с крыльца и через пару минут растворился в лесу.
Я выждал пять минут, чтобы он смог уйти подальше, а потом вернулся в кабинет. К этому времени Гальончи снова пришел в сознание. Я набрал 911 и попросил соединить меня с Тарджентом. Он ответил после первого же звонка — держу пари, он еще не забыл этот номер.
— Слушайте, Перри, сукин вы сын, — прорычал он в трубку, — вы должны были позвонить еще двенадцать часов назад, помните? Так что лучше бы вам явиться ко мне самому!
— Вы хотите закончить расследование этого дела? — не слушая его, бросил я.
— Интересно, почему вы спросили? Неужто собираетесь наконец во всем сознаться? — хмыкнул он. — Что-то мне подсказывает, что нет.
— Угадали.
— Да? Тогда что у вас есть для нас?
— Для вас? Два трупа, — отрезал я. — Мы тут все вместе, в одном доме в Женеве. Вы, наверное, еще не в курсе, но сегодня была похищена одна женщина, сейчас она в безопасности и готова вам кое-что объяснить, если вы захотите ее выслушать. Еще у меня тут человек, убивший Алекса Джефферсона, а также Донни Уорда.
— Говорите, где вы, — коротко буркнул он в трубку.
Глава 45
Они продержали меня у себя целых три дня. Когда копы толпой ввалились на винокурню, ордер, выданный в связи с убийством Донни Уорда, оставался все еще в силе — судя по всему, мои объяснения, которые я им дал, никого особо не впечатлили, во всяком случае, настолько, чтобы они порвали ордер и отпустили меня с миром на все четыре стороны. Томми Гальончи тоже не спешил признаваться. Меня арестовали в пятницу вечером, что дало полиции — а может, и мне тоже — краткую передышку. В результате предъявление обвинения в убийстве волей-неволей пришлось отложить до утра понедельника, это дало им сорок восемь часов, чтобы выслушать показания Эми, Джо и мои собственные, которые мы все трое горели желанием дать. В понедельник утром мой адвокат выяснил наконец, что никакого обвинения мне все-таки предъявлено не будет.
К тому времени полученные от меня показания уже были подкреплены кое-какими уликами. Помимо рассказа Эми, в котором она поведала о том, как Гальончи удалось ее похитить, как он вломился к ней в дом, сковал ей руки наручниками и затолкал ей в рот какую-то тряпку, от которой исходил сладковатый запах, у копов оказались и другие улики: их эксперты-криминалисты сравнили отпечатки, оставленные убийцей во дворе дома, где жил убитый Донни Уорд, с ботинками на ногах Гальончи — они совпали.
В конце концов в понедельник сразу после полудня копы объявили мне, что я свободен как ветер, после чего выставили меня за дверь. Тарджент оказал мне величайшую честь, самолично явившись в тюрьму, чтобы сказать, что я могу идти. У дверей тюрьмы ждал Джо, чтобы отвезти меня домой, но Тарджент, указав мне на открытую дверь комнаты для свиданий, попросил меня задержаться на пару минут. Кивнув, я вошел и устроился за столом, потирая запястья, — все-таки без наручников жить значительно приятнее.
— Послушайте, — глядя в сторону, бросил Тарджент, — возможно, вы хотите, чтобы я перед вами извинился…
— Я хочу выйти отсюда и вернуться домой, — перебил его я. — Это все.
— Возможно, мне действительно стоило бы извиниться, — продолжал он, пропустив мои слова мимо ушей. — Знаете, я много думал об этом прошлым вечером. Мы ведь так до сих пор толком и не знаем, как это все произошло, но если все было именно так, как это выглядит со стороны… То есть я имею в виду, если вы считаете, что это я вас подталкивал… ну, чтобы вы вмешались в это дело… Так вот, это неправда, хотите верьте, хотите нет. Все те факты, которые, сами понимаете, вызвали у меня подозрения на ваш счет, — я ведь их не выдумал, верно? Согласны, Перри? И я не смог бы с чистой совестью сказать, что стараюсь хорошо делать свою работу, если бы не попытался найти им какое-то объяснение, верно? Вот и все — ничего больше. Э-э-э… я просто пытаюсь объяснить…