Она говорила, говорила и никак не могла остановиться. А потом, когда она окончательно выдохлась, пришла моя очередь — и я тоже рассказал ей кое-что, о чем она еще не знала. А потом мы как-то разом вдруг уснули. Сейчас на часах было уже около девяти. Я чуть ли не за шиворот вытащил себя из постели и заставил подняться. К счастью, Эми даже не шелохнулась. Я босиком прошлепал в ванную, наскоро принял душ, растерся полотенцем, а потом отправился варить кофе.
Полчаса пролетели незаметно, но Эми не спешила проснуться. Сказать по правде, я надеялся, что она все-таки проснется: почувствует аромат кофе, придет на кухню, и мы еще поговорим — просто чтобы убить время и хоть немного отсрочить разговор, который мне заранее был неприятен, хоть я и понимал, что избежать его мне не удастся. Тем не менее я ждал напрасно — надеждам моим не суждено было сбыться. Что ж, ничего не поделаешь. Эми необходимо было выспаться. Ну а мне предстоит встреча, о которой я когда-то страстно мечтал. Жалко, потому что сейчас я отдал бы что угодно, лишь бы она не состоялась.
После вчерашнего дождя заметно похолодало, и воздух стал по-особенному прозрачен и свеж, как это бывает только осенью. Правда, небо было сплошь затянуто тучами, и холодному солнцу пришлось постараться, чтобы продраться сквозь них и уже лишенные листьев ветки деревьев, которые окружали дом Джефферсонов. Не успел я свернуть на подъездную дорожку, как за дверью появилась Карен. Я еще только выбирался из пикапа, а она уже бежала ко мне. Подойдя, она положила руки мне на плечи и посмотрела мне в глаза.
— Прости, — тихо произнесла она.
Я покачал головой.
— Тебе не нужно извиняться, Карен, — ответил я мягко.
— Ш-ш-ш, Линкольн. Я разговаривала с полицией. И уже знаю обо всем, хотя почти уверена, что они сказали мне далеко не все. Наверняка есть еще многое такое, о чем я даже не подозреваю или попросту не понимаю. Но что я знаю наверняка — это то, что все уже закончилось. Теперь все позади, да? И это только благодаря тебе, Линкольн. И… в общем, прости меня за все. Сказать по правде, я никогда не верила… не хотела верить всему, что тут говорили о тебе. Но, понимаешь, каждый день выяснялось что-то еще и… все это росло, как снежный ком, ну и… Я просто…
— Ты просто воспринимала все это именно так, как они того и добивались, — кивнул я. — Как раз этого они и хотели — поиграть на твоих чувствах. Что Тарджент, что Гальончи — два сапога пара. Им хотелось настроить тебя против меня, они оба немало для этого потрудились, и, надо отдать им должное, им это почти удалось. Но тебе не нужно за это извиняться. А знаешь, что для меня самое главное? Что, когда к тебе ввалился тот коп, ты по-прежнему верила мне. Во всяком случае, достаточно, чтобы позволить мне уйти. Если бы не это…
— Они рассказали мне о твоей девушке, — пробормотала Карен, — об Эми Эмброуз. Знаешь, я так рада, что с ней все в порядке.
— С ней все нормально, она не пострадала. И в какой-то степени ты тоже приложила к этому руку, — улыбнулся я.
— Что ж, ладно. — Карен сняла руки с моих плеч и отступила назад. Налетевший ветерок шаловливо растрепал ей прическу, приподнял ее волосы, и на мгновение они закрыли от меня ее лицо, словно не желая, чтобы я видел страх, усталость и боль, оставившие на нем свои следы. И на мгновение мне стало нестерпимо жалко ее — такую, как сейчас. Как она была не похожа на ту, прежнюю Карен, какой я запомнил ее в тот день, когда мы, взяв напрокат лодку, поплыли на Бэсс Айлендс: тогда на ее лице была улыбка, сиявшая мне все эти долгие годы. Тогда она еще могла так улыбаться. А теперь… Сколько должно пройти времени, прежде чем она снова научится так улыбаться — если вообще сможет?
— Когда все это началось, — негромко проговорила она, — когда убили Алекса, а полиция так и не смогла ответить мне, почему это случилось, я позвонила тебе.
— Да, — все еще не понимая, к чему она клонит, кивнул я.
— Я обратилась к тебе, потому что в каждой семье есть свои тайны. Во всяком случае, мне всегда так казалось. И разрыв, который произошел между Алексом и его сыном, их внезапное охлаждение… понимаешь, это было как раз то, что мне всегда хотелось понять. Но, когда Алекса убили, все сразу изменилось. Я вдруг поняла, что обязана это знать… обязана во всем разобраться, понять, почему это произошло.
Мне почему-то сразу расхотелось встречаться с ней взглядом. Я не мог заставить себя смотреть ей в глаза — столько в них было муки. Она знала… знала, что ей предстоит перенести еще немало боли, и приготовилась к этому.