Я вдруг вновь увидел ее такой, какой она была в тот день, в лодке: увидел ее улыбку, которую помнил с тех пор и которую никогда не забуду, снова почувствовал исходившее от нее ощущение бьющей через край юности, счастья и жизненной силы, которые она тогда излучала. Я попытался представить себе, что ощутил Алекс Джефферсон, когда встретил ее почти сразу же после того, как совершил самый страшный грех в своей жизни, и впервые понял, чем она стала для него. И не удивился — потому что теперь я понял это слишком хорошо.
Карен, всхлипывая, смахивала с лица слезы. Я протянул руку, погладил ее по спине, потом обхватил ее за плечи и так держал, пока она боролась со слезами. Когда же ей наконец удалось справиться с ними, я положил руку ей на шею и осторожно повернул ее лицо.
— Ты рассказывала мне, как Алекс говорил, что ты излечила его, помнишь? Ты говорила, что, когда он это сказал, ты почувствовала, что он нуждается в тебе, только сама не понимала почему.
Карен, всхлипнув, кивнула.
— Тогда, — сказал я, — возможно, это и есть чистая правда, Карен. Самое верное из того, что ты когда-либо слышала. И это самое главное, понимаешь?
Мы еще посидели так немного, молча, а потом я встал. Карен поднялась вслед за мной, я обнял ее, прижал к себе, и мы стояли так какое-то время, очень долго, только это уже ничего не значило. А потом я отпустил ее, забрался в грузовичок и уехал, оставив ее наедине со своим горем. Иногда это все, что ты можешь сделать.
Глава 46
Прошло несколько недель. За все это время нам больше так и не представился случай поговорить, зато видел я ее довольно часто. В конце концов я просто выдернул вилку телевизора из розетки — признаться, я просто устал щелкать пультом всякий раз, как на экране появлялось ее лицо, мне осточертело слушать, как комментатор прохаживается насчет того, что натворил ее муж, или в очередной раз пересказывает печальную историю Энди Дорэна.
Вскоре газеты сообщили, что она уехала из города, переехала поближе к семье. А спустя две недели, после того как были убиты Дорэн и Пол Брукс, я увидел, как рабочие из транспортной конторы выносят мебель из ее дома и грузят в фургон. Приглядывать за домом было поручено какому-то агентству по торговле недвижимостью, но, по слухам, они благоразумно выждали пару месяцев, прежде чем решились выставить его на продажу. Конечно, их можно было понять: трудновато продать особняк, на лужайке перед которым телевизионщики разбили свой палаточный городок.
Иной раз я подумывал ей позвонить. Например, в тот день, когда арестовали Кола Гамильтона, предъявив ему обвинение в преступном сговоре. Или когда в принадлежавшем Томми Гальончи микроавтобусе были обнаружены следы крови Алекса Джефферсона. Нет, конечно, Гальончи предусмотрительно вымыл его, не пожалев ни воды, ни моющих средств, но кровь — странная, предательская штука, она имеет свойство просачиваться всюду, таиться в совершенно незаметных глазу трещинах и щелях, а стоит тебе только успокоиться, убедить себя, что ты от нее избавился, отмылся, наконец, добела, как вдруг — бац! — она снова появляется на свет, когда ты меньше всего этого ждешь.
Но я так и не позвонил. Что я мог ей сказать? А когда не можешь найти нужных слов, для чего звонить? Возможно, позвоню ей на Рождество. Или пошлю поздравительную открытку. А вдруг она мне сама позвонит.
А может, нам просто больше нечего сказать друг другу.
Средства массовой информации были неутомимы. Вот уж кому явно было что сказать. Они не оставляли меня в покое ни днем ни ночью. Мне пришлось сначала сменить номер домашнего телефона, хоть он и не числился ни в одном справочнике, потом номер сотового. Самые настырные или наименее совестливые взяли привычку поджидать меня на парковке перед домом, но и этой своре ничего от меня не перепало. Ни одному из них. Никаких комментариев, упорно талдычил я. Но это их не смутило. Мое участие в этом деле бесконечно муссировалось во всех газетах, мои отношения с Карен даже стали темой одного из самых популярных утренних новостных шоу, уделившем им целых пятнадцать минут, а выданный ордер на арест по подозрению в убийстве, где значилось мое имя — при том, что обвинение мне так никогда и не было предъявлено, — вызвал целый шквал комментариев в прессе. В конце концов мой адвокат не выдержал и предложил подать иск на Тарджента и полицейское управление Кливленда, обвинив их в незаконном аресте, и потребовать возмещения морального ущерба, но я послал его подальше. Сказал, чтобы больше не звонил мне с такой чепухой. А если мне понадобятся его услуги, то я знаю, где его найти.