— Да? — робко спросил мальчик. Даже милицейская форма показалась ему недостаточно убедительным аргументом, для того чтобы запросто отпереть дверь в полночь в отсутствии родителей. Но из-за двери раздалось официальное:
— Максим Бойцов?
Максим посчитал, что непонятная ситуация становилась всё более непонятной, и вместе с тем — тревожнее и серьёзнее. Он медленно раскрыл дверь («И когда она стала так противно и невыносимо скрипеть?») и посмотрел в лицо высокому мужчине.
— Я.
Дальнейшие события проносились перед глазами Максима как в быстрой перемотке — прямо как когда он включал кассету с фильмом, просмотренным множество раз, и мотал плёнку на любимые сцены. Тогда на экране все бегали быстро-быстро, и голоса у действующих лиц были такие смешные, словно они объелись того веселящего газа, который Максим любил глотать из надувных шариков, а потом дико хохотать. Мама очень не любила это дурачество, а вот отец частенько смеялся вместе с ним и даже иногда принимал участие, чем немало радовал сына. Но только теперь голоса всех, кто пробегал мимо Максима, рассказывая о произошедшем, были несмешными. А какими-то пустыми.
«Прогулочный катер перевернулся… Кто-то из экипажа не закрыл иллюминатор, а потом как хлынул дождь… Кошма-р-р-р… Перевернулся прямо там, в Чёрном море! Профессионалы, б###ь. А шторм какой, видели? Ужас, шестьдесят человек потонуло! Дети ж там были, ай-яй-яй… И кто там такой мудак? Ну, не первый же год работают в море! Судить будут, компания обанкротится…»
Последнее Максима волновало меньше всего. Потеря денег, чьё-то банкротство и даже наказание виновных — ничто из этого не могло вернуть родителей.
Он вполуха слушал, как истерично ругались взрослые в участке, которые в определённый момент, словно громом поражённые, вдруг останавливались рядом с ним и спрашивали: «Хэй, не хочешь конфету? А газировку принести? Включить мультики?» Хоть Максиму и было всего двенадцать лет, но в ту секунду уровень взрослости и обречённости чрезвычайно повысился в нём, заставив мозг злостно выдать что-то вроде:
— Мозги свои включите.
Это был вечер уже следующего дня, когда суета внезапно остановилась, все задвигались странно, будто в замедленной съёмке. Максим поднял голову и понял, в чём дело: в дверях участка стояла она.
Лицо, покрасневшее от слёз, пересохшие от них же глаза. Бледные волосы в спешке зачёсаны назад, и из этой скорой причёски выбилась одна прядь, что назойливо падала на лоб, сколько бы женщина ни сдувала её обратно. Поёжившись от прохлады участка, где с утра до ночи работал кондиционер, она обняла себя руками, и Максим заметил сверкнувшее на безымянном пальце кольцо. Почему-то в ту минуту он решил, что это было важно. Он нутром чувствовал, что важно.
— Кто Максим Бойцов? — таким же бесцветным, как и её волосы, голосом спросила вошедшая. Молодая практикантка молча ткнула в мальчика пальцем, но тот сам поднял руку, как на уроке, когда сам хотел ответить и высказать всё, что рвалось наружу. Но он держал губы сомкнутыми, не давая сорваться с них и звуку.
Незнакомка подошла и странно посмотрела на Максима. Ближе она оказалась моложе, и мальчик подумал, что когда её лицо не испорчено печалью, оно, вероятно, даже красиво.
— Я Света, — с надрывом сказала она. — Бойцова Света.
У отца точно не было сестры, а Максим был достаточно большим, чтобы понимать — в девяноста процентах случаев посторонняя женщина, оказавшаяся с ним в такой ситуации, могла носить отцовскую фамилию, только если она была его женой.
Максим, не зная ровным счётом ничего об этой женщине, ожидал, что Светлана не станет церемониться с ним. И даже когда выяснилось, что она собралась его усыновить, он мысленно приготовился к аду — ведь он видел в фильмах, что так обычно происходит с детьми, которые начинали жить с мачехами. Но реальная жизнь, пусть и была хуже вымысла, часто преподносила неожиданные сюрпризы. Света оказалась хорошей матерью для Максима. Даже зная — теперь — историю его появления на свет, она не могла сердиться на него, не могла ненавидеть его. Единственный, на кого они все вместе могли злиться, умер самым ироничным способом, который судьба могла уготовить для моряка: всю свою жизнь избороздив земной шар на огромных и опасных судах, он погиб, перевернувшись на прогулочном катере с десятками самых обычных людей.
Ступив на порог дома Светы, что находился в Новороссийске (как же катастрофически близко к его родному городу!), Максим отчего-то не удивился, завидев в прихожей зрелую даму, мать Светы, с двухлетней малышкой на руках по имени Ира. В конце концов, у тех, кто женится, обычно появляются дети.
Потом, с течением времени, что тянулось по-необычному долго в новом городе, Максим и Света узнавали друг о друге и об отце много нового. Разбитая на паззлы картина понемногу начинала складываться воедино и давала немало пищи для размышления. Оказалось, что это не первый брак Алексея Бойцова. До Светы он был женат на другой женщине, чьего имени юная мачеха уже не помнила, ибо не особо старалась запоминать. Бойцов жил с ней в Таганроге (из-за чего у Максима создалось противное впечатление, что у отца в каждом портовом городке было по жене — гражданской или официальной), рассказывал Свете, что любил её безмерно — и не стеснялся об этом говорить. Но вот проходили годы, дети не появлялись, а любовь постепенно уходила, как отлив в ненастный день. Они развелись. И хоть Бойцов развёлся уже после того, как встретил Юлю в горном Туапсе, жениться на ней так и не решился — слишком простоватой она была, хоть и родила ему сына. Другое дело Света.
Она не обладала столь яркой южной красотой, как Юля, но было в ней некое аристократическое очарование, сквозившее в её скулах и губах, которые складывались в особенную величавую улыбку. Света была танцовщицей и отдавала всю себя этому делу, и чёрт знает как так вышло, что она не покинула провинциальный портовый городишко, чтобы отправиться к покорению вершин. Так никогда и не уехала, даже когда Макс вырос и поступил на учёбу в Краснодар — любила уют районного города, свежесть морского воздуха по утрам и то чувство принадлежности к родному, которое испытываешь, когда прижимаешься к груди матери. Максу не было суждено познать это чувство.
Макс рос в доме кровно чужой женщины и очень часто наблюдал, как она, даже через годы, бывало, уткнётся в подушку и начнёт беззвучно рыдать, только трясущиеся плечи её выдавали. Рыдать об измене, об обмане, о том, что мёртвому не высказать злобы, да и по глупому суеверию даже слова плохого не скажешь. А ведь так хотелось. Были иногда моменты, когда Света, слишком усталая после какой-либо трясины на работе, приходила домой, нервно сбрасывая туфельки, срывалась на Максиме, когда он приставал к ней с просьбами помочь решить очередную сложную задачку в школьном задании. Могла прикрикнуть, рукой махнуть, но и только. Каждый раз, как только начинала чувствовать, что злость и обида закипают внутри, что-то очень мудрое — душа? ангел-хранитель? — начинало ей шептать, что мальчишка не виноват. Но тот, кто виноват, не мог уже получить по заслугам.
И будто чувствуя эту боль, что пусть и редко, но причиняла Максиму и себе самой, она пыталась вырваться из её сетей — Света начала учить его танцам. Научила управлять своим телом, любить его, ухаживать за ним, критически оглядывать и использовать наиболее выгодно все плюсы и минусы так, чтобы окружающие восхищались. Максим был в восторге. В восторге от единения с той, что делила с ним боль от обмана и потери, и от единения одной его любви, музыки, с другой, новой — танцами.
По прошествии лет, оглядываясь назад на свою жизнь, Максим сделал вывод: у него была лучшая мачеха, что могла дать ему судьба.
Жизнь в большом городе во многом изменила Максима. Поступив туда, куда, в общем-то, не особо хотелось, он использовал это лишь как возможность перебраться в город побольше, где для него появились возможности для развития своих амбиций. Он хотел свою группу. Освоить гитару, фортепиано, ударные и пение для него было мало. Необходимо было реализовать желание делиться той музыкой, что гремела сутками в его голове, музыкой, что он сочинял по ночам. Идеи казались гениальными, а вот люди, встречавшиеся на его пути — вялыми. Молодых парней, которым он предлагал вступить в его скромный коллектив, привлекали лишь девушки, толпами рвавшиеся на подвальные концерты, да выпивка, что доставалась часто «на халяву» исполнителям после выступлений.