— Да, лучше б я не родился! — кричал мальчик, выбегая из комнаты.
Серёжа заперся в ванной и сполз по двери на пол. Закрыв лицо руками, он плакал. Тёплые слёзы смывали следы злости с его щёк, оставляя только горечь и сожаления.
Всё могло бы поменяться, если бы его мать сменила профессию. Будь она простой дояркой в деревне у своего отца, кассиршей в супермаркете, уборщицей в колледже, она бы заслужила больше любви и уважения своего сына. Но она, увы, ничего иного не умела. И история её падения была до банального проста: пожелала стать знаменитой, приехала в столицу, провалилась на пробах, с горя напилась и переспала с местным студентиком, чьё имя забыла наутро, вернулась домой и обнаружила, что беременна. Отец не пожелал принять домой дочь-неудачницу, да ещё и с животом, появившимся по вине парня, лицо которого она едва ли помнила. Но она твёрдо решила рожать. А потом будь что будет.
Она стала знаменитой, но не актрисой, да и знали её в очень узких кругах. Она язвительным голосом, но всё же с сожалением, говорила потом, что российский кинематограф переживает не лучшие времена и что на экране делать нечего. Но Сергей был другого мнения: лучше б его мать была известна, как исполнительница роли двоюродной тётки главной героини в телевизионной мелодраме, чем как элитная ночная бабочка, которая не каждому была по карману.
Сергею было уютнее в школе, чем дома. Здесь он мог надеть маску счастливого ребёнка и веселиться с утра и до самого окончания занятий. Его чувство юмора и артистизм стали почти легендарными, и его сделали капитаном команды юмористов в средних классах, а в старших его звали вести вечера и давали главные роли в школьных постановках. У него даже появилась девушка из отряда отличниц-скромниц, чьи родители всегда пристально следили за тем, чтобы их принцессы вовремя приходили домой и не оставались со своими воздыхателями наедине.
Но всегда оставался страх того, что все узнают, кто его мать и что он на самом деле «сын шлюхи» — как он в сердцах называл себя при матери, чтобы вызвать у неё жалость и чувство стыда. Он смеялся и шутил, но оставался начеку. И всё равно не знал, что же ему делать, если вдруг в школе узнают правду, которую он тщательно пытался скрыть.
Позже Сергей, вспоминая школьные годы, благодарил судьбу, что все узнали только в одиннадцатом классе. Один из учителей — а кто не без греха? — воспользовался услугами девушек по вызову и в одной из них узнал женщину, недавно приходившую сдавать деньги на банкет для дня получения аттестатов — пожалуй, второй раз, когда она явилась в школу к своему сыну за все одиннадцать лет. Слух быстро распространился, и никому уже не было дела до молодого учителя физики, развлекавшего себя любовью продажных женщин, всё внимание было направлено на ни в чём не повинного старшеклассника, который оказался под прицелом всеобщих осуждений. Он распрощался с отличницей-скромницей, с ролью ведущего на выпускном балу (и неважно, что потом учителя сокрушённо повторяли, что парень, заменивший Сергея, ему в подмётки не годится), даже с золотой медалью, ибо нормально учиться в обстановке давления и презрения было невозможно. Всё, чего он добивался, рухнуло в одночасье, и виноватой вновь был женщина, которую тяжело было назвать матерью.
— Я не хочу расплачиваться за твои грехи… — сквозь слёзы во время очередной ссоры, которые бесконечно повторялись, выл Сергей перед выпускным. — Я же ничего плохого не сделал.
А она тяжело вздыхала и отводила взгляд. Уже поздно было что-то менять. Теперь она знала, она понимала, как была виновата, но искупить вину не могла.
И только через три года, лёжа на койке в больничной палате, умирая от непонятной для Сергея болезни — вкупе с туберкулёзом было что-то ещё, целый букет вялых цветов с опавшими листьями — она схватила его за рукав и дрожащими губами прошептала: «Прости…»
Сергей лишь горько усмехнулся.
— За что простить? За то, что ты разрушила мою жизнь уже тогда, когда родила меня? Я не могу простить за такое, потому что изменить ничего не в силах. Я пытался быть лучше, но это позорное клеймо выжжено на мне на всю жизнь. Кем бы я ни стал, куда бы ни уехал, я так и останусь сыном шлюхи. Я бы хотел назвать тебя Мамой, обнять тебя покрепче и сказать спасибо за всё, за радость, за детство, за то, что ты мне показала этот радужный мир, но всего этого не было. И уже никогда не будет. Я бы хотел всё изменить, я бы сам исправил твои ошибки, но я не могу… Никто не даст нам такого шанса. Я обязан отвечать за твои поступки. И я как-нибудь это переживу.
По щеке снова покатилась слеза. Сергей не любил такие моменты — ему было уже двадцать, а при разговорах с матерью слёзы всегда лились ручьём. Не по-мужски это.
— Ты тоже меня прости… — вдруг сказал он, скрывая лицо ладонями. — Я бы мог тебе помочь, но не хотел. Я тоже был слаб. Прости меня… Мама.
Впервые он назвал её мамой. Он ждал, что сейчас она покрепче схватится за его руку и тоже начнёт всхлипывать, и тогда они обнимутся, и он первый раз в жизни поймёт, что такое материнская теплота, которую сам отвергал всю свою жизнь.
— Ты слышишь? Мама?
Он обернулся, чтобы посмотреть, как она улыбается. Но её глаза были закрыты, а грудь не вздымалась от мерного дыхания.
На похоронах было очень мало людей. Из родственников остался только дедушка, который пока что не знал о смерти дочери. Из друзей — старые матроны и девицы всё из той же ненавистной Сергею компании. Он не хотел их всех видеть, но и прогнать не мог. Он снова ничего не мог, только безудержно рыдал. Так странно: всю свою жизнь он думал, что не прольёт ни слезинки, когда его мать умрёт. Но зачастую всё происходит не так, как мы думаем.
— Серёжа? — осторожный женский голос послышался за его спиной. Вытерев влагу о рукав чёрного пиджака, он повернулся и увидел старую знакомую его матери — «коллегу» Жанну. С этой женщиной его мать была очень близка, она частенько приходила к ним в гости со своим сыном — Антоном, четырнадцатилетним светловолосым худеньким мальчишкой с грустным взглядом, до умопомрачения внешне похожим на свою мать. Сейчас он стоял рядом и всё так же печально наблюдал за разговором.
— Возможно, тебе понадобятся деньги, ты же ещё учишься, — осторожно продолжила женщина и положила руку Сергею на плечо. Тот стряхнул её ладонь и сухо ответил:
— Я в состоянии себя обеспечить. У меня приличная работа, денег хватает и на жизнь, и на учёбу. Не надо вмешиваться.
Больше он её не видел никогда.
Следующее, что Сергей должен был сделать, — это сообщить деду о смерти матери. Он надеялся наладить отношения со стариком, но после того, как он, знавший о профессии дочери, сказал: «Слава Богу», когда узнал о её смерти, и развернулся к Сергею спиной, даже не попрощавшись, парень решил, что у него больше нет родственников. Никаких.
Через год, в день смерти матери, Сергей почувствовал себя по-настоящему одиноким. Он решил зайти к Жанне с Антоном и пойти вместе на кладбище. Даже купил коробку конфет с фундуком — Антон, несмотря на пугающую худобу, был известным сладкоежкой. Но на трели дверного звонка отозвалась лишь старушка-соседка, которая сообщила, что почти полгода назад Жанну сбила машина, а так как родни у неё не было, то мальчика после её смерти определили в детдом.
— В какой детдом?! — в ужасе спросил Сергей, тряся испуганную старушку за плечи. Добившись от неё ответа о местонахождении Антона, парень поблагодарил её, не забыв вручить коробку конфет, предназначавшуюся ранее для мальчика.
Через полчаса он стоял у порога детского дома. Во дворе резвилась толпа ребят, но Сергей искал глазами маленького светловолосого паренька пятнадцати лет, наверняка грустящего где-то в сторонке.
— Антон! — крикнул через ограду парень и помахал рукой, надеясь, что мальчик его заметит. Тот охнул, и от радости глаза его заблестели. С криками счастья он подбежал к ограде и сквозь прутья протянул Сергею свою руку, чтобы поприветствовать его. — Хочешь домой?
Антон закивал головой и подпрыгнул, крича на весь двор: «Я еду домой!» В двадцать один год Сергей впервые заплакал от радости.