– Покажи мне, как выйти во внешний город, – говорит Бирс.
Голограмма вспыхивает, слепя глаза. Голос предупреждает, что во внешнем городе в это время небезопасно.
– Я могу позаботиться о себе.
Бирс проходит мимо дома Брины, но не смотрит в его сторону. Ворота внутреннего города остаются позади. Голос в последний раз предупреждает, что если он решит вернуться, то ему придется ждать утра. Бирс не отвечает. Тишина и покой внутреннего города сменяются шорохами и беспокойством пригорода. Кажется, что здесь никто не спит, но никто и не бодрствует. Все относительно. Даже киберсобаки, которые сторожат большинство домов, выглядят какими-то застывшими в полудреме.
«Только бы не заблудиться», – думает Бирс, петляя по узким улицам в поисках дома Унси. Он не знает, дома сейчас она или нет, не знает, одна ли, впустит ли его, но старается не думать об этом. Если что, то он переночует на улице. Ему не привыкать. А завтра найдет для себя новое жилье. Может быть, здесь, во внешнем городе. Или спросит разрешения и поселится в типографии. Когда-то давно он жил так почти целый год. Когда-то… До того, как появились сны… Эти странные сны, которые видят все, но предпочитают молчать о них.
«Тогда жизнь была другой», – думает Бирс, поднимаясь по ступеням на второй этаж, к квартире Унси. Стук в дверь выходит громче, чем он планирует. Кажется, что сейчас проснется весь дом, но просыпается только Унси. Она выглядывает в приоткрытую дверь, узнает Бирса, но ничего не говорит.
– Я могу войти? – спрашивает он. Унси кивает. Она оставляет дверь открытой и идет обратно в кровать. На ней нет одежды, и в темноте ее тело выглядит черней ночи. – Спасибо, – говорит Бирс. Унси кивает.
– Если голоден, то на столе есть немного синтетической еды. Она портится не так быстро, как обычная, так что…
Глава одиннадцатая
Ханна приходит в типографию на следующий день во время обеда и спрашивает Бирса, как у него дела.
– Брина сказала, что ты не ночевал у нее в прошлую ночь? – она видит, как Бирс кивает, и извиняется, что не позволила ему остаться у себя.
– У меня есть знакомые во внешнем городе.
– Это хорошо. – Ханна вглядывается ему в глаза, желая убедиться, что он не врет. – И знаешь, у меня остались настоящие сигареты… – белые зубы пытливо покусывают нижнюю губу. – Вчера мы совершенно забыли о них, так что… Если ты не против, то я бы хотела встретиться еще раз. Когда-нибудь.
– Я не против.
– Хорошо. – Ханна смущается, заставляет себя улыбаться, ждет, растерянно оглядываясь по сторонам.
– Если хочешь, можем сходить пообедать, – предлагает Бирс. Ханна качает головой.
– Не сегодня. – Она пытливо смотрит ему в глаза, кусая губу. – Я вчера тебя чем-то обидела?
– Нет.
– Тогда, может, все-таки поцелуешь меня? – Ханна в очередной раз улыбается. – А то я чувствую себя виноватой и… – она смолкает, прижимается к Бирсу.
От нее пахнет гарденией и флердоранжем. Ему нравится этот запах. Нравятся ее губы, полость ее рта. Ханна вздрагивает, чувствует, как его пальцы скользят по ее пояснице, ягодицам, вспоминает прошлую ночь.
– Обещаю, что в следующий раз не буду бояться, – шепчет она.
– А ты вчера боялась?
– Немного. – Ханна слышит шаги за дверью. Кто-то поднимается по каменной лестнице. Не Брина. Потому что шаги тяжелые, грузные. – Кто-то идет! – она спешно отстраняется от Бирса, поправляет одежду, прическу.
Стук в дверь. На пороге высокий чернокожий незнакомец. Незнакомец для Бирса. Ханна кивает чужаку, говорит Бирсу, что ей пора идти. Еще одна улыбка. Еще один неловкий взгляд.
– Уже завели друзей? – спрашивает Бирса незнакомец. Он протягивает руку и говорит, что его зовут Дюваль – местный законник, который был просто обязан зайти и познакомиться. У него колкий водянистый взгляд. Карий цвет глаз почти выцвел, стал блеклым. – Мне не говорили, что вы белый.
– Это проблема?
– Для меня – нет, – Дюваль улыбается. Он еще не решил, нравится ли ему Бирс, потому что уверен – первое впечатление зачастую обманчиво. – Расскажите мне, откуда вы, – просит он. – Чем вы занимались, как жили? – Дюваль извиняется за любопытство. – Сами понимаете, должность обязывает.
– Конечно, – Бирс отвечает сухо, но небрежности в голосе нет. Его истории не несут ничего нового, но то, как он об этом рассказывает, нравится законнику.
– А вы знаете, я ведь тоже воевал, – говорит он. Их разговор становится более фамильярным. – Ты уже слышал о ритуалах вуду? – спрашивает Дюваль.