Довольный, улыбался про себя на бегу, крепко удерживая мяч перед собой двумя руками; колени его высоко подпрыгивали, он бежал, крутя бедрами, как девица, — бежал стремительно, самый активный на этом разбитом поле бек. Первый хавбек ринулся к нему; он подставил ему ногу, потом, в последнее мгновение, получив сильный удар в плечо от нападающего, резко ушел в сторону, но не упал и своего стремительного движения вперед не прервал — надежные шипы вынесли его на твердое покрытие площадки. Теперь перед ним оставался только один, последний защитник. Осторожно, даже вяло двигался он на него, протянув вперед согнутые в локтях руки. Дарлинг посильнее прижал к себе мяч, подобрал его под себя, сделал финишный рывок, — казалось, он не бежал, а летел по воздуху, усиленно работая ногами, поднимая повыше колени, готовый бросить все свои двести фунтов веса в хорошо рассчитанную атаку, уверенный, что преодолеет последнюю преграду — этого защитника. Ни о чем больше не думая, чувствуя, как слаженно, словно машина, работают его руки и ноги, он помчался прямо на него, с ходу ударил его руками — одна рука разбила игроку нос, тут же брызнула струйка крови, заливая ему руку; он видел искаженное злобой лицо, свернутую от удара голову, скривившийся рот… Резко повернулся, прижав к груди обе руки с мячом, — защитник далеко позади — и без особого труда направился прямо к линии ворот. За спиной у него все глуше шум от рыхлящих почву шиповок противников — отстали безнадежно…
Как давно это было… Да, стояла уже осень, земля на площадке твердая, как металл, потому что ночи уже холодные; порывистый, злой ветер безжалостно срывает листья с кленов, окруживших стадион, относит на поле, а девушкам, которые хотели посмотреть игру, приходилось на свитера натягивать еще и спортивные куртки…
Да, пятнадцать лет назад… Дарлинг медленно шел в надвигающихся сумерках по знакомой площадке, но уже весной, в своих аккуратно сшитых ботинках, — видный тридцатипятилетний мужчина, в элегантном двубортном костюме. За эти пятнадцать лет, с двадцать шестого по сороковой, он стал на десять фунтов тяжелее, но грузности не чувствовалось ни в фигуре, ни в лице.
Тренер тогда улыбался про себя, а его помощники поглядывали друг на друга, весьма довольные, если кто-нибудь из второго состава вдруг выделывал на поле какой-нибудь необычный кунштюк1 — это, конечно, работало на их репутацию и, соответственно, делало их ежегодное жалованье, две тысячи долларов, чуточку более надежным.
Дарлинг мелкой трусцой побежал назад; глубоко, легко дышал, чувствовал себя превосходно, совсем не устал, тем более что тренировка успешно закончилась и рывок он сделал ярдов на восемьдесят, никак не меньше. Пот градом катил с лица, пропитал рубашку из джерси, но ему это нравилось — влага смазывала кожу, словно вазелин. В углу площадки несколько игроков наносили удары по мячу с рук, — удивительно приятно слушать эти глухие удары в вечернем воздухе…
Новички демонстрировали свои успехи на втором поле; до него доносились резкий голос защитника, шлепанье одиннадцати пар шиповок, крики тренеров: «Давай, давай, толкай как следует!» — смех игроков; счастливый от всего этого, он мелкой трусцой бежал к центру поля, прислушиваясь к аплодисментам и восторженным крикам студентов на боковых линиях и отлично зная: после такой пробежки тренер непременно поставит его в стартовый состав на игру в субботу с Иллинойсом.
«Пятнадцать лет…» — думал Дарлинг, вспоминая: душевые после тренировки; струи горячей воды так приятно обжигают кожу, смывая густую мыльную пену; молодые, задорные голоса напевают любимые песни; взмахи полотенец в загорелых руках; снующие туда-сюда менеджеры; резкий запах мази «зимолюбки» — менеджер считал своим долгом обязательно похлопать его по спине, когда он одевался; а их капитан Пакард, который очень серьезно относился к своей должности, обычно долго тряс ему руку, повторяя: «Дарлинг, через пару лет ты далеко пойдешь!»
Помощник менеджера колдовал над ним, смачивал порез на ноге спиртом и йодом, и усилия этого маленького игрока из второго состава вдруг заставляли его осознать, какое у него сильное, крепко сбитое тело, не знающее усталости. Полоска пластыря приложена к ранке — какой резкий контраст между белоснежной ленточкой и покрасневшей от горячей воды кожей тела…