— Ай, ладно, какого черта. Честно говоря, я знаю, что он готов поднять до полутора. Вы оказались в выгодном положении, друг мой, — единственный свидетель. Вы держите его за яйца. Это куча денег, вы не можете себе позволить от них отказаться. Бросьте, не будьте болваном. Вы что, не найдете куда потратить такую сумму?
— Не в том дело, что не найду куда потратить. — Швейцар достал платок, снял фуражку и вытер лоб. — Просто вряд ли смогу так солгать.
— Черт, да это же вовсе не ложь. Вы просто не помните, может, все так и было, откуда вам знать. К тому же вы никому не доставите неприятностей. Кому от этого будет плохо-то?
— Нет, вряд ли. Не смогу я взять деньги за то, чего…
— Ну что ж, жаль, черт возьми, жаль. Я разбиваюсь в лепешку ради вашего же блага, а вы слишком тупы, чтобы оценить мои старания. Не говорите, что я не пытался.
Сидни спрятал деньги в карман, очень медленно, и пошел прочь от швейцара. Потом остановился, мгновение постоял и вернулся.
— Слушайте, не знаю, почему я это делаю, но я скажу вам то, что может стоить мне места, понимаете?
Он покосился по сторонам и заговорил словно бы доверительно:
— В общем, дело в том, что вы не слишком-то и нужны моему боссу. Он все равно напишет так, как ему вздумается, и подтвердите вы или не подтвердите, ему насрать. Мне-то что, хочет отдать свои деньги — пусть отдает, мне только обидно, что вы не воспользуетесь таким шансом… не для вас, для ваших детей. Не будьте дураком. У него денег этих до хрена, он их даже не заметит. Давайте, берите.
Швейцар с трудом проглотил ком в горле.
— И что я должен сделать?
— Ничего, в том-то вся и прелесть — ничегошеньки. Просто подпишите бумажку, в которой говорится, что вы отдаете нам эксклюзивное право публиковать ваши показания. Никакой записи о деньгах там не будет, налога с них не возьмут. Это просто для того, чтобы другие газеты вас… не беспокоили. Это для вашей же безопасности, не только для нашей.
Сидни залез в карман и снова вытащил деньги.
— А, какого черта, берите две тысячи. Скажу ему, что вы меня вынудили поднять ставку. Он же не узнает, правда?
Швейцар словно бы потянулся уже к деньгам, но вдруг замер и шагнул назад.
— Нет, не могу. Я после этого не смогу смотреть в глаза миссис Лейтроп, а она замечательный человек.
Сидни ничуть не растерялся.
— Понимаю. А зачем вам? В смысле, смотреть ей в глаза. Мой босс устроит вас на работу в любое здание в этом городе. Черт, да он сам хозяин штук двадцати домов. Я объясню ситуацию. Он переведет вас на ту же зарплату, даже, может, чуть выше. У него есть сердце; говорю вам, он человек благородный. Помните, он мог бы вам и не платить.
Пот уже вовсю струился по вискам швейцара.
— Давайте сделаем так. Он даже имени вашего упоминать не будет. Я напишу просто «не вызывающий сомнений свидетель», договорились? Так вам будет легче?
— И там не будет моего имени?
— Слово даю. — Сидни взглянул на часы. — Слушайте, приятель, не хочу вас торопить, но мое время вышло. Пора бежать. Да или нет?
Швейцар не двигался.
Сидни сунул ему деньги:
— Вот, держите! Я не позволю вам упустить шанс. — Он втиснул купюры ему в руку. — Кладите в карман, подписывайтесь, и я ушел, вы богаты, и никто не пострадал.
Швейцар как в тумане взял ручку.
— Если вы не собираетесь использовать мое имя, почему я должен подписывать?
— Да это ерунда, даже не берите в голову, это сугубо между нами. Мы обязаны соблюдать правила, таков закон. Этого никто даже не увидит. Вам абсолютно не о чем волноваться. Поверьте, я бы не стал морочить вам голову.
Пока швейцар подписывал, Сидни говорил без умолку:
— Вы еще благодарить меня будете. Работяги должны друг друга поддерживать, верно? Верно говорю?
Едва была дописана последняя «л» в слове «О'Коннелл», Сидни схватил бумагу и был таков, бросив через плечо:
— Спасибо, друг, не пожалеешь!
Швейцар крикнул:
— А вы уверены, что не…
Но Сидни был уже за дверью. В кабинете он вручил редактору подписанную бумагу:
— Вот, есть. Но это было непросто. Жадный ублюдок выжал из нас две с половиной.
Редактор открыл ящичек и достал наличные.
— Если я выясню, что швейцара по фамилии О'Коннелл не существует, ты покойник, Сидни.
Сидни принял оскорбленный вид.
— Так ты мне не веришь? Да за такой материал я мог бы тебя и на три нагреть. Думаешь, я пытаюсь тебя ограбить? Ты же мне все равно что отец родной.
Редактор махнул на него рукой:
— Да, да, как же, катись отсюда, пройдоха.
Сидни засмеялся и вышел. Он был слишком возбужден, чтобы идти домой спать, а потому заглянул в парочку баров, так что солнце поднялось уже довольно высоко, когда он добрался до своего отеля. Сегодня мир не казался ему плоским. Он заметил даже цветы на подоконниках. Неужели они всегда там стояли? До кровати он добрался вконец вымотанным и моментально уснул.
Не прошло и трех минут с того момента, как заснул Сидни Капелло, а из багажников автомобилей по всему городу начали доставать толстые пачки газет. Было почти слышно, как вопят заголовки с тротуаров. Для некоторых читателей из числа друзей и родных двух замешанных в деле сторон заголовок и фотографии казались такими же гадкими и бессердечными, как человек, выставляющий напоказ свое хозяйство перед ребятишками на детской площадке. Для других — посторонних, спешащих мимо на работу, — заголовки были просто частью утреннего моциона, который приносит легкое удивление, бодрость и энергию, как чашечка крепкого кофе, помогающая начать день.
РОЗЕМОНД СКОНЧАЛСЯ В ЛЮБОВНОМ ГНЕЗДЫШКЕЛауреат Нобелевской премии мира и посол Соединенных Штатов Америки Артур Роземонд внезапно скончался вчера вечером в постели своей давней любовницы, миссис Памелы Лейтроп, известной всем бывшей жены губернатора Стенли Лейтропа.
Майкл Джей О'Коннелл, швейцар шикарного отеля «Бикман Тауэрс», поведал в эксклюзивном интервью нашему репортеру, что вчера вечером, около 10.40, ему поступил срочный вызов из апартаментов миссис Лейтроп. Когда он подошел к номеру, дверь была открыта, и он вбежал в спальню, где обнаружил полураздетую миссис Лейтроп, она в истерике склонилась над распростертым Роземондом, сказал О'Коннелл.
О'Коннелл утверждает, что Роземонд был частым гостем в «люксе» госпожи Лейтроп. О'Коннелл, до сих пор не пришедший в себя после разразившейся ночью трагедии, свидетелем которой он стал, печально качает головой: «Он был хорошим человеком, но, видимо, пошел по пути, по которому были бы не прочь пойти многие мужчины».
Жену Артура Роземонда застали дома в Раунд-Ридж, Нью-Йорк, и сообщили о смерти мужа.
ПеременаНью-Йорк
1973
Дена проработала в небольшой частной телекомпанию в Нью-Йорке три долгих года. Улыбалась и кивала приглашенным в студию мужчинам с дурацкими начесами на лысинах — гостям утренней передачи; брала интервью у авторов книг о том, как растить ребенка, украшать дом или готовить, — тогда как эти три темы не вызывали у нее абсолютно никакого интереса. И в конце концов она добилась чего хотела — ее пригласили вести утреннее шоу на центральном телевидении. Перемена оказалась едва заметной. Она все так же сидела, улыбалась и кивала мужчинам с начесами и брала примерно такие же интервью, что и раньше.
О такой работе большинству женщин остается только мечтать, и большинство были бы вполне довольны. Но Дена положила глаз на новую программу вечерних новостей длиной в целый час, которую продюсировал ее прежний босс Айра Уоллес. Как и предсказывал Сэнди, с годами на телевидение начали давить, требуя побольше женщин в эфире. Вскоре Сэнди уговорил работодателей позволить Дене брать интервью для вечерней программы. И хотя эти интервью служили просто вставками между серьезными новостями, она хорошо справлялась и знакомилась с интересными и важными людьми.
Но и через год Дену по-прежнему считали не более чем хорошенькой девушкой, которая может заполнить паузу и поболтать в эфире о какой-нибудь чепухе. Ни Уоллес, ни другие продюсеры были не готовы доверить женщине серьезное, тяжелое интервью о действительно важных вещах. И Дена понимала, что если хочет чего-то достичь, то должна сама найти интересного человека и сделать с ним материал.