— Твой таймер сам выпал. Спецы ваши гэрэушные перемудрили. — Не хочешь слушать упреки, к тому же незаслуженные, наезжай сам. — Сам же видел, что я и руки не поднял. И вообще! Кто-нибудь этой колымагой управлять будет?
Кваснин дисциплинированно рухнул в кресло и, не отрывая глаз от приборов, пробормотал:
— Дуришь, братец, ох, как дуришь. Наше счастье, что взрыватель не сработал, а то б — амбец.
— Да ну вас. Нашли, как говорится, крайнего.
Пожимаю плечами, и только собрался выйти в грузовой отсек, как перед глазами поплыли круги, а ноги стали ватными. Зеленая рукоятка двери оказалась перед носом, и попытка ухватиться за нее ставшими скользкими от пота пальцами не увенчалась успехом. Гулкий голос пилота ударил по голове, словно по барабану, и перед тем как погрузиться во тьму забытья перед глазами вспыхнули десятки жгучих синих искр.
Просторный кабинет шефа мог вместить до десятка посетителей одновременно, но здесь редко собиралось более трех человек. Руководитель отдела «П» генерал-майор Свиягов предпочитал массовым совещаниям и разборам индивидуальный подход. Во всяком случае, я ни когда не видел здесь скопления народа, да и специфика деятельности подразделения существенно ограничивала круг общения. Вот и сейчас кроме нас присутствовал всего лишь один человек — начальник «шарашки», как мы называли НИИ Спецмедоборудования министерства обороны, полковник Мастурадзе, по прозвищу — Дядя Арчил. В отделе он считался вторым лицом после нашего генерала и зачастую сам отдавал приказы от имени шефа.
— Ну что, Сергей Иванович, картинка получается не то, чтобы очень. Вроде бы поставленную задачу выполнили, но… По докладам смежников вы допустили ряд ошибок, которые привели к потерям личного состава, кроме того, не смотря на распоряжение не брать пленных, вами была вывезена из объекта атаки женщина. Далее, перед пересадкой на подводную лодку командный состав группы полностью вышел из строя. Мне бы хотелось услышать ваши оправдания по этим моментам.
Холеное лицо Свиягова оставалось бесстрастным, даже в глазах не ощущалось ни каких эмоций, да и говорил генерал медленно, тщательно выговаривая слова. Сидящий сбоку Дядя Арчил также сидел спокойно, лишь иногда почесывая кончик своего орлиного носа.
Зная педантичность шефа, я постарался продумать что и о чем говорить, но оправдываться не собирался. Хотя, проколы были. Взять, к примеру, эту женщину. Да, поддался минутной слабости и забрал из обреченной деревни, но ведь именно от нее можно получить интересную информацию. А на счет выхода из строя перед посадкой на подлодку, здесь аргументировать нечего. Очнулся только в инфекционном боксе лазарета при «шарашке». Две недели изводили анализами и всякими манипуляциями, по соседству маялись Хек и Ходуля, но наши многоопытные эскулапы не нашли ничего: ни какой-либо заразы, ни какого-нибудь психического отклонения. Есть сомнения и подозрения о причине одновременной отключки, точнее она ясна, но рассказывать об искорках, вылетевших из рук старухи, о запахе лилий и странном видении в кабине вертолета торопиться не стоило. Конечно, бойцы расскажут дознавателям все, что видели и слышали. А как не говорить? Пятеро ребят не вернутся к семьям и похоронят их в закрытых гробах после тщательного изучения останков. Собираясь мыслями, искоса взглянул на Дядю Арчила. Этот жук наверняка сам руководил всем исследовательским процессом, а отдел «шарашки», который занимается изучением аномальных проблем, любимое детище полковника. И как только нас не разобрали по органам? Мастурадзе лично приходил каждый день с различными вопросами и назначал все новые и новые тесты и процедуры. Интересно, а куда пленную женщину дели? Подумал и сам удивился — чего это вдруг о ней вспомнил, перед начальством выкручиваться надо, а не о девках думать.
— Я жду разъяснений. — В голосе генерала прозвучал металл. — Ваших личных разъяснений по поводу случившегося. Слишком много несуразностей мы услышали от личного состава и ваших помощников, пора объясниться и командиру.
Стараясь взвешивать каждое слово, подробно рассказываю о прошедшей операции и понимаю, что мои слова не удовлетворяют начальство. Если лицо Свиягова, как обычно непроницаемо и лишь по глазам можно понять, что он недоволен, то Мастурадзе откровенно морщится и многозначительно хмыкает. И чего хмыкать-то? Ни чего нового он сейчас не услышал. Закончив рассказ, прислушиваюсь к наступившей тишине — не появится ли за спиной какой-нибудь медик со шприцом для выявления правды. Несколько секунд молчим и тут, словно бес дернул за язык: